Поколение - Николай Владимирович Курочкин
Нет, это не жизнь.
Галямов помнит фамилию Пикассо; да, он ее слышал и даже вроде что-то видел: это такой абстракционист. А вот Матисс, Шагал, Кустодиев — это для него уже пустые звуки, ничего ему не напоминающие. Да что там живопись! Он, инженер-строитель выпуска 1965 года, ни одного архитектора после Микеланджело и Росси не знает. Я проверял, вызывал его на разговор. Не знает! Забыл! Главный инженер треста, строящего целый город!
Да, он все отдает своему делу. Я бы даже так сказал: Галямов всего себя отдает своей должности.
Должность ответственная, дело архиважнейшее. Наш трест строит нефтепроводы и газопроводы, обустраивает несколько групп нефтяных месторождений (а чтоб выкачивать из пласта всю нефть, а не пенки и сливки, как американцы в Саудовской Аравии, знаете сколько надо насосных станций, замерных установок, вахтовых поселков построить?), строит город нефтяников и полдесятка поселков на трассе газопровода. И Галямов всего себя до капельки отдает.
Таким, как Галямов, по заслугам дают ордена и медали, им запросто достаются путевки на курорты, их насильно выталкивают в отпуск, с трудом отрывая их от работы, о них пишут в газетах. Это — по делам их, это они заработали. Но, по-моему, именно такие люди и отодвигают коммунизм.
Дети их растут безнадзорными, культура и история идут мимо них, любовь они теряют (некогда, ведь любовь требует времени, сил и внимания). Развлечения им доступны тоже лишь не отнимающие времени и сил: они считают себя болельщиками, но на самом деле за перипетиями игры не следят, им важен счет: любимая команда выиграла очко — прекрасно, за пять секунд узнал результат и получил удовольствие — короче, им некогда заниматься развитием себя и своих детей, то есть тем, что в Программу партии вписано как главная ее цель.
Вы скажете: Кошкин не прав, в работе эти герои развивают все свои возможности, в работе они общаются с природой, работой они воспитывают и детей, и своих и чужих, показывая примеры самоотверженного труда. Внимание жене они тоже оказывают через работу, отдавая ей, жене, свою немалую зарплату.
А я скажу — чушь это! Разделение труда давно достигло такой глубины, что уже нет профессий, позволяющих человеку в процессе труда развивать все свои способности. Вот вы на чем сидите? На стуле, так? Семьсот лет назад столяр, чтоб сделать всего лишь стул, сперва шел в лес, общался с природой, подбирал дерево, потом развивал мускулатуру, пилил это дерево и строгал, потом занимался художественным творчеством — сочинял стул, потом ремеслом — делал стул, потом торговлей — продавал. Все человеческие способности требовались, чтобы сделать стул. Потому тот стул и стоит в Эрмитаже. Наши стулья в Эрмитаж не поставят. В них нет души. Тот, кто их пилил и строгал, понятия не имел о том, в каком лесу они росли, тот, кто проектировал их форму, понятия не имел, кто их будет делать.
Разделение труда! Работа сегодня требует от человека, где бы, кем бы он ни был, применения не всего спектра, а одной, двух или там, скажем, пяти способностей, но в такой степени, что остальные отсыхают, атрофируются.
Ведь не зря рабочий день ограничен. Это чтобы оставалось время для увлечений, потому что в труде в эпоху глубокого разделения труда никто не может себя полностью реализовать и, значит, не может развиваться всесторонне, а только однобоко, уродливо, с перекосами.
Галямов наш живет как под гипнозом. План любой ценой! Это где-то там, не на Севере и не в строительстве, пусть считают копеечку, бьются за эффективность, учитывают социальные последствия интенсификации труда и прочее, а у нас — стране нужна труба! Труба будет — все простят. Победителей не судят!
Я встал у него на дороге.
2
Фактически главного инженера в нашем тресте нет.
Штатная единица занята здоровенным энергичным мужиком, трижды орденоносцем в тридцать четыре года. Но…
Но он занимается, во-первых, трубой, во-вторых, трубой, в-третьих, трубой и, только в-четвертых, всем остальным. В общем объеме работ магистральные нефте- и газопроводы по стоимости занимают тридцать процентов, все же остальное — это жилье, нефтепромыслы, дороги, школы, детсады… Но главный занимается не дорогами, не школами. Есть у него зам по производству, но и ему, увы, не до производства. Если он удержится в этом кресле полтора остающихся до пенсии года, можно рассчитывать на персональную, не случайно он создал сложную и тонкую систему взаимоотношений с областным и местным начальством и почти все свое время тратит на охрану этой системы от толчков извне. Что он любит и умеет — это представительствовать: встречать делегации, возить их по объектам и говорить на банкетах.
Управляющий у нас хороший, но он один, а в сутках, как ни крути, двадцать четыре часа ноль-ноль минут, так что вопросы технической политики, кроме трубопроводного строительства, на свой страх и риск решают начальники соответствующих отделов. И при этом стараются, чтоб ни одна мало-мальски важная бумага не попала к Галямову. Его стол называют «кладбищем бумажек». Отдал ему — все, жди, пока не надоест, а надоест — иди к секретарше, она отомкнет галямовский кабинет, пороешься в столе, может, повезет и отыщешь свою бумагу. Может и не повезти. Я так искал отданный Галямову на подпись проект распоряжения. Через месяц бросил искать, новое написал, а через полгода обмусоленный проект сам пришел. Прилетел с трассы. Поверх моей писанины фломастером был нарисован кусок трассы газопровода, а на обороте столбиком фамилии и суммы: фамилии сварщиков и премии им, а за что — Галямов или забыл написать, или не успел, когда отдавал вертолетчику бумажку. У нас это бывает.
Хорошо, что сильные начальники основных отделов. И плохо, что начальник отдела труда и зарплаты слабый.
Я слабый.
Галямов долго терпел. Не из гуманных побуждений: он проявляет гуманность только к таким, как сам, фанатикам-самосожженцам. И не в надежде на то, что я наберусь опыта или поумнею. Об этом он, я знаю, даже и не мечтал, не то чтоб надеяться.
Просто я — его личное приобретение. Он меня в трест перетянул, он мне квартиру вне очереди «сделал», так что выгнать меня — это расписаться в своем неумении подбирать кадры. Честолюбие и самолюбие не позволяют в таком признаться.
Но теперь, теперь он меня не то что с работы, теперь он меня в пыль бы истер, если б Уголовный кодекс отменили хотя б на денечек…
3
Знакомство Кошкина и Галямова началось с неприятностей, и
