Тихая заводь - Владимир Федорович Попов
— Только никак не могу взять в толк, как это в начале июня… До петрова дня, когда…
— Подтверди, пожалуйста, что сроков тут не соблюдают, — обратился Константин Егорович за содействием к дочери. — Тем более на селезня. Бьют когда кому вздумается.
— А если утка попадет на мушку? Разве в горячке отличишь? — вяло отбояривался Николай.
— О, это проще простого! — с самым невозмутимым видом, с которым изрекал и серьезные истины и отпускал шуточки, отозвался Константин Егорович. — Если полетела — то утка, а если полетел — селезень.
Николай и Светлана не сразу добрались до смысла фразы, а когда добрались, прыснули, оценив каламбур.
— Я ведь даже патронов не захватил, — продолжал отнекиваться Николай.
— Не беда, у меня найдутся.
Довольно потирая руки, Константин Егорович стремительно вышел вон из комнаты.
Светлана усмешливо посмотрела ему вслед.
— Хитер у меня папочка. Утятинки захотелось копченой, а самому бродить лень. — И тут же, устыдившись напраслины, возведенной на отца, сочувственно добавила: — Ревматизм его донимает — в гражданскую заработал. Временами еле ходит, но чтоб пожаловаться… Он у нас стоик. Раза два съездил на грязи в Пятигорск и зарекся — сердце стал чувствовать.
— Вы не представляете, Светлана, как я мечтал в Донбассе попасть в утиные места, поохотиться всласть, насладиться звуками выстрела, — разоткровенничался Николай. — Неужели это сбудется?
Подойдя к раскрытому пианино, перелистал ноты на пюпитре, добрался до титульной страницы.
— Оффенбах. Этюды.
— Это мамин репертуар, — пояснила Светлана. — Мой попроще и играю я поплоше. Только для себя. Благодаря маме. У нее прирожденные данные педагога. Если бы не моя лень…
— Не только для себя, — улыбнулся Николай. — И для Сурова.
Реплика пришлась Светлане по душе — в ней прозвучало что-то похожее на ревнивый упрек.
— Знали бы вы, как трудно было от него отбиться. Такой меломан.
— Лирик с выражением громилы.
Светлану задела характеристика, данная Сурову.
— Николай Сергеевич, к поверженным надо быть великодушным, а к нему тем более, — рассудительно сказала она. — Кто любит неуклюже, тот любит глубоко.
— Кстати, вам известно, что он рассчитался и уехал?
— Значит, вы ему активно не понравились.
— А как могло быть иначе, если вы активно нравились?
— Зачем он так?.. — Светлана сожалеюще вздохнула, но, спохватившись, как бы Николай не истолковал этот вздох превратно, поспешно добавила: — Для вас это будет ощутимая потеря. Он превосходный мастер и единственный грамотный мартеновец. Дипломированный техник как-никак. Кроме того, человек он чистоплотный и справедливый, на него вы могли бы опереться.
О Сурове как о хорошем мастере Николай слышал в цехе, а вот о человеческих его достоинствах никто даже не обмолвился, и оценка Светланы была неожиданной. Николай пожалел о случившемся. Впрочем, не мог он предпринять что-либо наперекор Кроханову, поскольку тот отпустил Сурова не только без его, начальника цеха, согласия, но и без его ведома. И как ни стыдно было Николаю перед Светланой, он все же признался, что Кроханов обошел его.
— Думаю, если б вы и попытались воспрепятствовать желанию Сурова, из этого ничего не вышло бы, — сказала Светлана. — Он был уязвлен в лучших своих чувствах и не смог обуздать гордыню.
— Указ сорокового года, запрещающий покидать место работы без разрешения администрации, кого угодно обуздает. Не будь его, я в первый же день дал бы от ворот поворот.
Константин Егорович вернулся с патронташем, бумажным свертком и футляром, очень похожим на те, в каких носят скрипки. Патронташ вручил Николаю, пояснив:
— С мелкой дробью — для правого ствола, с крупной — для левого. У вас какая сверловка?
— Правый — цилиндр, левый — чок.
— Хорошее соответствие. Для близкого выстрела и для дальнего.
Положив футляр на стол, Константин Егорович открыл его. На зеленом бархате покоились вороненые стволы с художественной гравировкой, цевье и резное ореховое ложе. Такого ружья Николай никогда не видел и замер от восхищения. Даже невольно протянувшуюся к оружию руку задержал в воздухе, боясь притронуться.
— «…Лепажа ство́лы роковые…» — патетически произнес обладатель редкостного произведения искусства.
— Неужели лепажевское?! — вырвалось у Николая. — Мне известно, что эта фирма выпускала дуэльные пистолеты, а про ружья не слышал.
— Представьте себе, тоже, правда, считанные единицы и только штучной работы. Но вам я его не дам. И вот почему.
— «Никому не доверяй жену, ружье и коня», — поспешно вставил Николай. — Думаю, это не только донецкая поговорка.
Лицо Константина Егоровича расплылось в подкупающей улыбке, напоминавшей Николаю улыбку Светланы.
— О нет, вовсе не потому, доверить я могу. Но вот в чем беда: левый курок у него почему-то дает осечку. Исправить у здешних мастеровых такой тонкий инструмент не решаюсь, вот и лежит без применения.
Левый курок и в тулке Николая, бывало, давал осечку, но он умолчал об этом, дабы не навести Константина Егоровича на мысль, что и с таким дефектом готов взять лепажевскую двустволку.
— И сапог у меня нет, — упорствовал Николай.
— У меня тоже нет, — уже жестковато проговорил Константин Егорович, рассерженный стойким сопротивлением. — Но не найти у нас болотных сапог — все равно что не найти снега зимой. — Подумал. — У Чечулина есть!
— У какого? У меня Чечулиных…
— У сталевара вашего, Вячеслава. Кстати, он недалеко от вас живет. Перейдете площадь, затем по мостку через протоку, завернете за первый угол. Пятый дом справа, по-моему. Дом необычный, в некотором роде даже музейный.
Константин Егорович развернул бумажный сверток и выложил на стол смазанную воском тонкую бечеву, свернутую, как лассо, с несколькими грузилами на конце.
— Это накидка, чтоб в воду не лазить. Набросите с берега на добычу и тяните полегоньку к себе.
Николаю очень хотелось перемолвиться несколькими словами со Светланой, но Константин Егорович поторопил его:
— Идите, пока не легли. У нас в эту пору с курами засыпают. Поверьте моему опыту: что откладываешь на потом… Вам очень не мешает встряхнуться, а завтра как раз воскресенье, к вашему отсутствию не придерутся. Пардон, мой практический совет: будьте осторожней. Молодости свойственна горячность.
— Ни пуха ни пера! — пожелала Светлана.
Николай смущенно улыбнулся ей.
— Не могу же я ответить, как полагается охотникам, — «к черту». — И шепнул с нежностью, какой до сих пор не позволял себе: — До завтра, Светланочка.
Однако дойти к Чечулину беспрепятственно Николаю не удалось. Едва он миновал первые дома улицы, на которой тот жил, как услышал за собой торопливые шаги и, обернувшись, увидел догонявшую его работницу газогенератора Клаву Заворыкину, или Заворушку, как звали ее в цехе. Озорная молодица с миловидным лицом и блудливыми глазами, пышногрудая, как кустодиевская
