Тихая заводь - Владимир Федорович Попов
Во время этих нудных высиживаний у телефонного аппарата Николай находил успокоение в книгах. Слушая монотонный, как шум дождя, голос Кроханова, он читал, благо в библиотеке Давыдычевых хранилось много книг, которые раньше ему не попадались. О Федоре Сологубе и Помяловском он слышал от родителей, а о Надсоне, этом блистательном, трагической судьбы поэте, узнал только теперь. Книги были страстью Константина Егоровича, страстью давней и устойчивой, страстью наследственной. Заядлый книгочей и книголюб, он и поныне, выезжая в большие города, шарил в закоулках букинистических магазинов в надежде выискать какое-нибудь редкостное издание. Как радовался он, когда привез Вересаева в приложении к «Ниве» за 1913 год! Но обладание сокровищами не превратилось у него в самоцель. Он охотно давал книги другим, иногда даже навязывал, требуя лишь бережного к ним отношения. Нарушивший это правило мог на глаза ему больше не показываться. Получая с этим условием книгу, Николай всегда опасался, чтоб она не исчезла из конторки, как исчез паспорт холодной плавки.
Однако чтение не всегда спасало от размышлений. А размышления эти были не из веселых. На первых порах к нему применили простой, но весьма действенный прием, посредством которого Кроханов и Дранников избавлялись от неугодных чужаков, — оставить начальника без подмоги, то бишь без заместителя. Такого испытания здесь почти никто не выдерживал, особенно молодые инженеры. От Светланы Николаю стало известно и о более грубом приеме, который был использован, когда потребовалось ускорить события. Спровоцировав начальника цеха на ответную ругань, Дранников вызвал вахтера и приказал вывести «фулигана» из цеха, Кроханов разыграл возмущение допущенным произволом, устроил разнос начальнику охраны, вахтера приказал снять с работы, а Дранникову объявил строгий выговор, который, кстати, нигде не был зафиксирован. Однако начальник сам уразумел, что после такого конфуза ему на заводе оставаться нельзя, и, ко всеобщему удовольствию, подал заявление об уходе по собственному желанию. В итоге Дранников снова стал начальником цеха, вахтер занял прежний пост, и все в который раз убедились, что крохановский протеже несгораем.
Николай полагал, что к нему подобный метод Кроханов не применит, но был уверен, что какие-то козни против него замышляются.
Своими опасениями он поделился с Константином Егоровичем, когда однажды застал его дома в одиночестве. При Светлане он не завел бы такого разговора, боясь показаться малодушным, а без нее выложил все, не таясь.
Константин Егорович успокоительных слов не нашел, да и не счел нужным искать их — привык смотреть на вещи трезво и приучал к этому других.
— Э, юноша, плохо вы еще знаете жизнь. — В голосе его слышалась умудренность бывалого человека. — Пока еще ни один работник, по той или иной причине с Крохановым не сработавшийся, на заводе не удержался. Этот уездный Макиавелли необычайно изобретателен по части интриг и крайне амбициозен. Есть такая богомерзкая порода людей: попал волею случая в руководящее кресло, сиречь в тузы, вцепился в него зубами и давай выживать всех, кто повыше его званиями, а тем более кто с норовом да со своим «я». Самыми беззазорными способами. В этих своих действиях, кстати, он не оригинален. Так поступает всякий начальник, у кого мало чего за душой. Привечает Кроханов только тех, кто вытягивается перед ним по стойке «смирно».
— Но и у Дранникова, говорят, норов не ангельский.
— Ну, Дранников, во-первых, не светоч, а во-вторых, у них общие жизненные позиции и общее кредо: поменьше хлопот, побольше выпивки. И всякий, кто их дремотное существование нарушает — иначе мыслит или, что еще опаснее, иначе себя выражает, — зачисляется в злейшие враги.
— Но врагов у него, как я понял, на заводе единицы, больше приверженцев или безразличных. Он умудряется даже сто́ящих людей низводить до своего усредненного уровня, обезличивать.
— Вашему видению, Николай Сергеевич, мое почтение. К сожалению, здесь действительно смирились с этим деятелем, стараются жить с ним в ладу.
— По причине христианского непротивления злу?
Константин Егорович задумался, прежде чем ответить.
— Да нет, просто людей примяла обреченность завода. Пусть еще год, пусть еще два, но все равно дело идет к трагической развязке. Так стоит ли воевать и за что воевать? А вообще народ тут крутонравый, независимый. Исстари так сложилось, нелегко давалась жизнь. В свое время к Пугачеву тянулись, да не дошел он сюда. И вам, наверное, нелишне будет узнать, что именно в нашем глухом местечке родилось первое в Прикамье революционное движение.
— А разве не на Мотовилихе, под боком у сравнительно большого города?
— На Мотовилихе было позже. А первую организацию — «Общество вольности» — основал здесь некто Петр По́носов еще в тысяча восемьсот тридцать шестом году. Представляете? В восемьсот тридцать шестом!
— Постойте-постойте, а в каком году пущен завод?
— Ну, батенька, об этом вам следовало бы знать.
Почувствовав себя посрамленным, Николай перешел к защите:
— Я знаю, когда печи мартеновские пущены. Одна — девятьсот первого года рождения, другая — девятьсот восьмого, а вот завод…
— Завод — в тысяча семьсот шестьдесят первом году.
— Ого, солидный возраст! А как получилось, что завод построили именно здесь? Ни руды, ни известняка, ни сырья для огнеупоров, к тому же такая глушь. Какими экономическими соображениями руководствовались устроители?
Давыдычев усмехнулся наивности вопроса.
— А где тогда на Урале не было глуши? И место самое что ни на есть экономически подходящее. Топливо рядом — хвойные леса не объять, удобный профиль для огромного пруда, источника дешевой энергии. А Кама? Великолепная транспортная магистраль и для подвоза сырья, и для вывоза продукции — по сию пору самый дешевый транспорт, как вы знаете, водный. И даровая рабочая сила — крепостные. А какой мощный стимул появился у предпринимателей, когда в тысяча семьсот девятнадцатом году Петр Первый издал очень примечательный, я бы сказал — основополагающий, указ… — Константин Егорович закрыл глаза, чтобы сосредоточиться, и процитировал наизусть, все более воодушевляясь: — «Соизволяется всем и каждому дается воля, какого бы чина и достоинства ни был, во всех местах, как на собственных, так и на чужих землях, искать, копать, плавить, варить и чистить всякие металлы». Всем и всякие… Уразумели?
В тот вечер Николай узнал полуторавековую историю мест, где неизвестно сколько предстояло ему жить и работать.
Строили завод крепостные
