Курган - Василий Афанасьевич Воронов
Получив назначение директором одного из самых отдаленных и запущенных совхозов, Бакланов горячо взялся за дело. Надо было иметь могучее здоровье и сильную волю, чтобы выдержать нагрузку, которую добровольно взвалил на свои плечи директор. До всех хозяйственных мелочей он доходил сам и, если в чем-то плохо разбирался, не стеснялся расспрашивать специалистов, до седьмого пота штудировал справочники и инструкции.
Особенно трудно ему давался бухгалтерский учет. Почти полгода Бакланов каждый вечер ездил к главному бухгалтеру районного управления сельского хозяйства, безотказному и тихому старичку Евсеевичу, и вместе с ним копался в пухлых папках годовых отчетов, вникал в суть гибкого, тонкого и капризного механизма совхозной бухгалтерии. Он достиг если не совершенства, то, по крайней мере, той компетентности в хозяйственных вопросах, когда мог сделать замечание равно инженеру, экономисту или зоотехнику и замечания эти, как правило, попадали не в бровь, а в глаз.
В дни весеннего сева или уборки, когда не хватало людей, Бакланов сам становился за сеялку в ночную смену, а чаще садился на трактор с прицепным комбайном.
Утром прямо с поля, густо пропыленный, с красными от ветра и песка глазами, он ехал на планерку, после планерки наскоро завтракал и торопился на фермы. Но сон перебарывал. Шофер, знавший неугомонного директора, ждал, когда тот начинал ронять голову на грудь, и тихонько подруливал к посадке. Час, а то и полтора они дружно задавали храпака. Проснувшись же, Бакланов отборными словами ругал шофера, делал ему «последнее» предупреждение за поблажку, и многотрудный директорский день продолжался.
Лет семь прошло, прежде чем совхоз стал подниматься на ноги. Бакланов потяжелел, поседел, за это время, в походке появилась усталость, но глаза, отекшие, спрятавшиеся за кустистыми черными бровями, по-прежнему блестели молодо и остро. Совхоз стал известен не только в районе, но и в области: он был постоянным участником ВДНХ, получал всесоюзные награды, главным образом за овцеводство.
Не обходили вниманием и директора, к боевым орденам прибавились два трудовых и несколько медалей. Статьи Бакланова появились в центральных газетах и журналах.
Честолюбивый директор, казалось, достиг всего, чего хотел, но его задевало за живое, когда на районных совещаниях коллеги, которым ставили в пример Бакланова, бросали реплики:
— За овец ордена получает, а за зерно и молоко в долгах, как в репьях…
Бакланов не был бы Баклановым, если бы не нашел возможности отличиться.
Буквально через год молочно-товарная ферма совхоза «Россошанский» вышла на первое место в районе. Все вдруг узнали имена лучших доярок — Печориной, Петряковой, Молчановой, заведующего фермой Матвея Гетьмана. Им вручали грамоты, вымпелы, именные подарки, о них писали в газетах. И ферма теперь, и совхоз назывались в районных докладах лучшими в животноводстве, их ставили в пример другим хозяйствам. Аржановский тогда прямо говорил:
— Поучитесь хозяйствовать у Бакланова.
А Бакланов на многочисленные, порой иронические вопросы коллег отвечал уклончиво:
— С кадрами надо работать, кадры нынче — первое дело…
На заслуженный отдых Бакланова приводили в возрасте шестидесяти пяти лет, со всеми почестями, как и полагается персональному пенсионеру республиканского значения. Вручили Почетную грамоту и медаль «Ветеран труда», подарили цветной телевизор, а Аржановский, напутствуя своего однокашника, с чувством сказал:
— Отдых отдыхом, а про совхоз не забывай. Мы с тебя, как с коммуниста, ответственности за хозяйство не снимаем, так и знай.
Директором «Россошанского» назначили тридцатилетнего сына Бакланова, пять лет работавшего в совхозе главным агрономом.
С первых месяцев нового руководства стали доходить слухи о разногласиях сына с отцом. Старик, естественно, не мог оставаться безучастным к работе сына; в любом, даже самом маленьком деле он давал советы, рекомендации, настаивал на своем мнении и кровно обижался, если молодой директор принимал решение сам.
Разногласия дошли до того, что старик несколько раз выступал на партсобраниях с упреками в адрес директора насчет его неопытности и нежелания учиться у старших.
«Рано стал самостоятельность проявлять, — говорил тогда Аржановский. — У кого, как не у Бакланова, опыт перенимать, тем более — сыну у отца». И секретарь райкома сделал пометку в записной книжке: «Поговорить с Баклановым о его взаимоотношениях с отцом».
И вот к нему неожиданно заявился Бакланов-отец.
Старик был осанист и по-генеральски солиден. С неторопливой, уверенной походкой, с решительными жестами, с отчетливым бархатным голосом, он умел производить впечатление человека, который привык распоряжаться и жить на широкую ногу.
— Извини, что я к тебе прямо домой и поздно, — сказал он, крепко пожав руку хозяину. — Я без всяких предисловий — на сына приехал жаловаться.
Они сели в беседке, сплошь оплетенной диким виноградом и хмелем. Вокруг неяркой матовой лампочки у потолка кружились мотыльки.
Аржановский, склонив голову, сосредоточился и, глядя себе под ноги, внимательно слушал Бакланова.
— Не обо мне речь, — размеренно и тяжело говорил бывший директор, — хотя и я не чужой человек в совхозе. Не считаешься со мной — ладно, я пенсионер. Но ведь тебе с людьми работать. Что же ты, говорю, рубишь сук, на котором сидишь-то без году неделю. До чего он додумался?! Гетьмана, завфермой, от работы освободил…
Аржановский поднял голову:
— Гетьмана? За что?
— А спроси! За то, что ферма первая в районе. Нашел какие-то нарушения в зоотехническом учете и раздул из мухи слона. Я, собственно, и поскандалил с ним из-за этого. Можно ли так кадрами швыряться? Попробуй-ка найди такого хозяина, как Гетьман. Наконец, он меня этим самым обидел. Что рабочие скажут? Что я подбирал сомнительные кадры, а сыну теперь приходится исправлять мои ошибки? Признаюсь, мне сейчас, тяжело, как никогда… Об одном прошу: Гетьмана нужно вернуть на ферму.
Аржановский обещал разобраться сам. Бакланов приободрился, и, когда жена Аржановского подала чай, старик в сердцах махнул рукой и глухо сказал:
— И вообще — глаза бы мои не глядели… Мишку я люблю и всегда добра для него хотел, но тут боюсь, что не получится из него директора…
И, разоткровенничавшись, Бакланов как на духу выложил все сомнения.
— Молодо-зелено, горяч… Эксперименты проводит, модничает, а денежки-то, как в трубу, летят. Радиотелефон поставил, агролабораторию открыл, прудов понастроил, рыбный инкубатор свой завел, техники всякой набрался. Одних легковых машин при конторе семь, их содержать надо; запчасти-то нынче — только за наличные. Я не против этого, да ведь карман-то совхозный не бездонная бочка, все это сказывается на экономике.
