Поколение - Николай Владимирович Курочкин
Молча лежали вокруг мачты мужики. Герасимов прижался спиной к дереву, сидел, думал. Он, не переставая наблюдать за англичанами, искал выход из положения. Сейчас, когда фрегата нет, кажется, можно было бы и попробовать освободить лодью. Но со связанными руками…
Из поварни вышел с подносом, накрытым полотенцем, Климка. Вот кто пока не связан. Матвей, кажется, придумал…
Когда Климка возвращался уже с пустой посудой, Герасимов окликнул его. Климка боязливо оглянулся по сторонам.
— Да подь сюды, живо, — велел ему Матвей. Мальчик подошел.
— Надоть спасаться, Климка, — зашептал кормщик торопливо. — Ты вот што: ночью, как придет караулить энтот, Жим, дождись, пока заспит, он завсегда ночью дремлет на посту, да осторожно проникни в поварню, слышь. Ежели заметют, говори: мол, офицер вонт дринк, запомни — вонт дринк — пить, стало быть, захотел. Ежели ж не услышут сонные, тихонько тащи топор из-под печки — да сюды его. Понял?
Климка кивнул.
Караульный заметил Климку возле Герасимова, закричал на него сердито, направился к мачте.
— Говори, офицера, мол, просил вызвать я, парус ворочать пора, — быстро сказал мальчику Матвей.
Климка оборотился к подходившему разгневанному матросу, указал ему на парус, на казенку.
— Начальника кликать надобно, — сказал он караульному.
Караульный вернулся на корму и трижды топнул по палубе.
Когда матросы развернули парус на новый галс и закрепили концы, Матвей окликнул собравшегося уже было уходить к себе офицера. Тот с недовольным видом оглянулся. Матвей заговорил по-английски.
— Не даете воды — дайте хоть водки. Она в бочонке, что с новой пробкой, среди наших припасов, — сказал Герасимов офицеру нарочно громко. Матросы, услыхав это, замерли. Изумленно наклонил набок голову офицер.
— Ты говоришь по-английски? — спросил он с таким недоверием, будто услышал родную речь от лошади.
— Немного, — ответил Матвей. — Так как насчет водки?
— Нет, — коротко бросил офицер и отвернулся. Он позвал двух матросов, велел им отыскать анкерок с водкой и принести к нему. Матросы бросились выполнять распоряжение.
Вскоре они тащили бочонок в казенку. По тому, как нетяжело несли его англичане, Матвей понял, что изрядную долю водки матросы успели отлить.
— То-то ладно, — хмыкнул кормщик.
5
Чем южнее сваливалась лодья, тем раньше наступала ночь. А в этих широтах, у берегов юго-западной Норвегии, ночи в конце августа и вовсе черные. К полуночи на небе видны были лишь звезды с месяцем, поблескивавшим неживым светом в распадках между волнами, да иногда слева вспыхивали едва заметные огоньки редких маяков.
Обозначения на картушке различались с трудом. Герасимов правил по звездам. Офицер то и дело выходил со своим компасом, сверял курс. В последний раз Герасимов учуял от него водочный запах. Навеселе нес свою вахту и Джим. Он мурлыкал какую-то песенку, полуприкрыв глаза. Завидев офицера с компасом, Джим вскочил, бодро отрапортовал, что все very well. Когда офицер удалился, Джим вновь плюхнулся на бухту и громко засопел. Вскоре он уже крепко спал.
— Клим, — шепотом позвал Матвей. — Пора!
Зуек неприметной тенью скользнул к поварне. Подкрался к двери, взглянул в сторону накозья. Впередсмотрящий сидел на бочке и тоже спал в обнимку с якорным воротом.
Мальчик неслышно отворил дверь, прислушался. Снизу ударил в нос густой запах водочного перегара.
Климка спустился по ступенькам в поварню. Здесь был сплошной мрак. Давно погасли угли в топке.
Зуек стал осторожно пробираться к печке. Сделав шага два, он вдруг запнулся за невесть откуда взявшийся под ногами ковшик. Климка замер. Кто-то зашевелился в темноте, проворчал ругательство. Долго стоял на одной ноге Климка ни жив ни мертв, затаив дыхание. Наконец, он двинулся дальше. Добравшись до печки, нагнулся, нашарил в щели рукоятку топора, которым колол дровишки, нащепывал растопку. Медленно, чтобы не зашуметь, вытащил из-под печки топор. Вытянул, стал пробираться обратно, стараясь не задеть ковш во второй раз.
Едва не выскочило сердце из груди у Климки от волнения, когда он выбрался наконец на палубу. Горячо и сухо стало в горле, в голове что-то стучало.
После кромешной тьмы поварни скудный свет месяца едва не ослепил мальчика. Все было на своих местах. Климка низко пригнулся и едва не на коленях пробрался вдоль борта на корму.
— Стань к правилу, — шепнул ему кормщик, — держи эдак.
Он перехватил топор и, стараясь не шуметь, поспешил к мачте. Там отыскал Ивана, потряс его за плечо.
— Чего? — встрепенулся тот.
— Тиша, Иванушко, — зашептал Матвей, — топор добыли, брать лодью самая пора.
Зашевелились мужики.
— Лодью, слышь, брать надобно, топор добыли, — сообщил шепотом кормщик каждому.
— С однем-то топором супротив ружьев? — пробормотал спросонья Ефрем.
— Режь путы, — сипло прошептал Липат. — Я и однем топором накрошу их с ушат…
— Тихо, вы, — шикнул кормщик. — Хмельные оне. Надоть караульных — вон, а иных запереть. А, Иван?
— Режь, — прохрипел Иван.
— Токмо, мужики, без звуку, и слухай меня, — наставлял Герасимов, перерезая топором веревки. — Вперво — Жима, злодея. Опосля — энтово, спереди у накозья, а тогда уже запираем поварню да казенку.
Мужики гурьбой подкрались к Джиму. Иван выдернул топор из рук Матвея, замахнулся и оглушил караульного обухом. Мужики подхватили его, подняли над бортом и швырнули в море. За кормой раздался тяжелый всплеск, и вновь все затихло. Перекрестившись, двинулись к носу.
Когда Герасимов, а за ним Иван и Ефрем прокрались туда, Липат уже выламывал из гнезда, заколоченного англичанами, вымбовку[57]. Дерево треснуло, зашевелился у ворота впередсмотрящий.
— Это ты, что ли, Билли? — пробормотал он полупьяно.
Мужики пригнулись, замерли.
— Я, — сказал Матвей по-английски, прикрыв ладонью рот. — Можешь идти спать.
Матрос приподнял голову, тупо глянул во тьму перед собой.
— Ни дьявола не видно. — Он тяжело поднялся. — Ну, ладно, я пошел.
— Иди, — согласился Матвей.
Нетвердой походкой матрос направился к поварне. Герасимов с силой сдавил плечо Липата, который порывался броситься на англичанина.
Впередсмотрящий добрался до двери поварни, потянул ее на себя, переступил порожек и вдруг загрохотал вниз по трапу, не удержавшись в темноте на узких ступеньках.
Матвей вырвал из рук Липата вымбовку, бросился к капу, приложил ее поперек, прижав дверь.
— Живо веревку!
Ефрем метнулся к бухте на носу.
— Ваня, Липат, — казенку, — громким шепотом велел кормщик.
Липат выломал еще одну деревину и исчез вслед за Васильевым в темноте.
Ефрем ловко набросил на конец вымбовки двойную петлю, обнес веревку втугую вокруг поваренного капа, прихватил ею другой конец поперечины и, туго стянув, намертво закрепил.
Из-за двери поварни глухо доносились ругательства свалившегося впередсмотрящего, чье-то сонное бурчание.
Матвей с Ефремом поспешили на корму. Вчетвером быстро опутали и дверь в казенку.
— Эхма, — прошептал Ефрем,
