Поколение - Николай Владимирович Курочкин
Несколько матросов полезли по вантам наверх. Немного не дойдя до лодьи, фрегат сбросил паруса и теперь едва заметно двигался по инерции. На бизань-мачте виднелся британский флаг. Люди на фрегате с любопытством разглядывали лодью.
На кормовом мостике фрегата, у поручней, стояли несколько офицеров в высоких ботфортах, при шпагах. Один из них разглядывал «Евлус» в подзорную трубу, хотя и без увеличительных стекол было видно с корабля на корабль все, вплоть до пуговиц. Офицер убрал от глаз трубу, приставил к губам надраенный до блеска рупор, и на «Евлусе» услышали грозный окрик:
— Russian vessel! Strike the colors![49]
— Выкуси! Раскаркался… — вполголоса выругался Герасимов.
— Чего оне, Матвей? — спросил с тревогой Васильев.
— Флаг им наш, расейский, вишь, не приглянулся, — возмущенно сказал Герасимов, немного понимающий по-английски. Когда-то в юности он почти полгода работал по плотницкому делу у английского шкипера, зимовавшего в Коле на поврежденном корабле.
С фрегата громко повторили команду. На лодье никто не двинулся с места.
Грохнула пушка. Мужики от неожиданности вздрогнули. Один из лацпортов окутался голубым дымком, над лодьей просвистело, и саженях в ста взметнулся вверх столб воды.
— Стращает, леший его задави, — проговорил Матвей.
Он глянул наверх. Трехцветный морской российский флаг был на месте.
С фрегата вновь повторили команду спустить флаг.
— Прикидывайсь, будто не разумеем, — сказал мужикам, не оборачиваясь, Герасимов.
Из-за фрегата появилась шестивесельная шлюпка, полная вооруженных матросов. Несколько взмахов — и шлюпка уже покачивалась у борта «Евлуса». Шестеро матросов направили ружья на мужиков. Остальные полезли на лодью.
Безбородые здоровяки — морские пехотинцы — в зеленых с желтым шитьем камзолах, узких ботфортах с высокими голяшками, без головных уборов, взобравшись на «Евлус», заорали на мужиков, начали теснить их прикладами к мачте, сорвали поясные ножи в жестких кожаных ножнах. Двое принялись отвязывать фал, намереваясь спустить флаг.
— А ну прочь! — кинулся к фалу Васильев.
За ним Митрофан с криком:
— Не суйся, не к своему…
Им навстречу бросилось четверо англичан. Они заработали прикладами, сшибли смельчаков с ног. Мужики загудели.
— Што творите, леший вас задави! — стал вырываться из кольца безбородых Герасимов. Но и он тут же упал под ударами прикладов.
Приподнявшись на руках, Матвей помутневшим взором обвел палубу. Флаг уже был сорван. Один из матросов под хохот остальных вытирал им свое ружье.
— Гости навалили, хозяина с ног сбили, — сплевывая кровью, пробормотал кормщик.
Подошел офицер, стал над ним, широко расставив ноги.
— Кэптэн? — спросил он отрывисто. Герасимов с ненавистью глянул на англичанина.
Офицер обернулся к мужикам, прижатым к мачте.
— Кэптэн? — повторил он, ткнув пальцем в поднимавшегося на ноги Герасимова.
Мужики молчали. Офицер шагнул к ним, схватил за ухо Климку, выдернул его на середину палубы, стал тянуть за ухо вверх, повторяя свой вопрос. У мальчика потемнело в глазах, он зажмурился, но не издавал ни звука.
— Кэптэн, кэптэн! Не трожь токмо мальчонку, зверюга! — не выдержал Герасимов.
Офицер оттолкнул к мачте Климку, у которого от боли слезы выкатились из глаз, обернулся к Герасимову.
— Кэптэн? — переспросил он.
— Кэптэн, — ответил ему с вызовом Матвей, — дак што?
Офицер, размахнувшись, ткнул кормщика под дых. Герасимов охнул, согнулся. Еще сильнейший удар в челюсть — Матвей упал. Офицер что-то крикнул своим матросам. Они налетели на Матвея, на мужиков, начали заламывать им за спину руки, связывать веревками.
Трое матросов бросились вскрывать трюм. Отлетела парусина, загрохотали, падая на палубу, тяжелые крышки. Увидев в твориле мешки, офицер выхватил кортик и, наклонившись, пырнул верхний мешок. Посыпалось зерно.
Офицер велел закрыть трюм, убрал в ножны кортик, прошел к борту и, сложив рупором ладони, прокричал что-то на фрегат. Выслушал распоряжение с корабля.
Прислушался и Матвей.
— Кажись, гонить[50] лодью станут… до самой Англии, — с трудом шевеля разбитыми губами, выдавил он.
— Эк, ворюги, — прошептал удрученно Крюков. — А с нами-то што ж?
Митрофан пошевелился, пытаясь выдернуть из пут руки.
— А за армячок да на крючок — куды ж нас… — так же шепотом ответил он. — Аль палтусьев кормить. Плавать-то горазд али враз ко дну? — не унимался Митрофан, скосив на Игнатия глаз.
— Тьфу, балабол, — ответил тот.
Из поварни вылезали матросы с бельем, с одеждой поморов. Кто-то вытащил даже целый сундучок. Англичане увязывали вещи и швыряли их в шлюпку. На палубе валялось несколько поморских кошельков из нерпичьей кожи. Серебряные и медные монеты матросы рассовали себе по карманам. Климка увидел и свой вывернутый наизнанку, уже пустой кошелек.
Два матроса выволокли из казенки большой узел. Третий нес медную масляную лампу и коричневую граненую бутыль. Все трое были уже навеселе.
Офицер остановил матроса с бутылью и лампой, повернул его обратно. Тот нехотя повиновался. Вновь из казенки он вышел с настенным барометром. Офицер прикрикнул на захмелевшего подчиненного. Он снова исчез и вышел с пустыми руками, но с сильно оттопыренными карманами штанов. Англичане попрыгали в шлюпку.
Оставшиеся на лодье семеро матросов с офицером во главе отправились на нос, размотали бухту[51] смоленого троса, подали конец вниз, на подошедшую под накозье шлюпку.
Мужики внимательно наблюдали за действиями англичан. На фрегате приняли трос со шлюпки, обнесли им надстройку полуюта и закрепили. На лодье матросы намотали свой конец троса на ворот и тоже закрепили.
Сомнений быть не могло: лодью фрегат потянет за собой.
У Герасимова больно сжалось сердце. Что же это — прощай лодья, нажитая такими трудами, прощай мужики, а то и жизнь собственная прощай? А если и оставят в живых, увезут в Англию, там-то что? Навоз в неволе таскать или каменья тесать?
Матвей содрогнулся от этой мысли. «Уж лучше в пучину, чем в такую кручину», — подумал он с тоской.
Тем временем шлюпка вернулась. На лодью подняли семь деревянных матросских сундучков и большой кожаный баул. Затем вытащили две бочки и тяжелый мешок, поволокли их в кладовку.
Видать, припасы, догадались мужики.
Покончив с приемом груза, офицер подошел к плененным поморам. С презрительной усмешкой оглядел каждого. Подозвал своих матросов, ткнул пальцем в Митрофана и Кузьму, что-то приказал. Матросы отвязали обоих от мачты, погнали к борту и знаками велели лезть в шлюпку.
Митрофан заупирался, его оглушили ружьем и подхватив обмякшее тело, перевалили через борт.
— Прощайте, родные, — крикнул Кузьма.
— Храни вас бог! — отозвался Герасимов.
Кузьму тоже столкнули за борт в шлюпку, и она отошла к фрегату.
Фрегат распустил брамселя и бом-брамселя, они тут же «взяли» легкое дуновение воздуха. Вслед за трехмачтовой громадой двинулась и привязанная канатом лодья.
