Поколение - Николай Владимирович Курочкин
Они снова стали встречаться. Першин теперь был более решительным, а Лида не упорствовала и даже робко пыталась изображать страсть, хотя чувствовалось, что все это ей глубоко противно. И Першину от этого тоже становилось гадко, и он всякий раз торопился поскорее в душ, и, когда смывал с себя следы ее фальшивых поцелуев, становилось как-то лучше и чище на душе.
Ничего не могло у них выйти — не прощалось. Тот хахаль как бы все время стоял рядом и ухмылялся, и зло брало от одного навязчивого сравнения: как она стойко держала себя тогда с ним, Першиным, потому что неясен был практический исход, и как легко, торопливо, может быть, даже отдалась тому в его собственной кооперативной квартире. Значит, если бы Першин сказал ей, допустим, что его родителям и братьям ничего не стоит помочь ему с деньгами на кооператив — а так оно и могло быть, — все вышло бы по-другому?! Но как он мог это сказать, ведь это получалось, что он как бы ее покупает…
Першин, очнувшись, остервенело хлопнул себя по шее, надеясь прибить назойливую муху, и Оля звонко захохотала у него, за спиной: это она неслышно подкралась и, присев на корточки, водила по его шее травинкой.
— Ну что? — спросила она весело. — Там уж, поди, рыба снасти все на себе унесла?
— Все не унесет, — проворчал Першин и пошел к лодке.
Оля метнулась за ним.
— Можно и мне?!
Поплыли вместе. Оля сидела впереди, лицом к Першину и трогала покойно лежавшие на воде листья кувшинок, задумчиво смотрела на струящуюся меж пальцев воду. Все-таки есть что-то притягательное в такой воде: она чистая, теплая, живая, именно живая, потому что в ней живут рыбы, разные водяные жучки и таракашки, растут водоросли и кувшинки, да мало ли чего. И притом эту воду можно безбоязненно пить: все это делают совершенно спокойно, наклоняются и пьют безо всякого. И никто еще не заболел ни брюшным тифом, ни какой другой гадостью…
Улов был неплохой: девятнадцать ровных — один к одному — карасей.
— Одного не хватило, — сокрушенно объявила Оля. — И было бы двадцать! Но все равно хватит на большущую сковороду, а на уху — так и вовсе.
«А жениться придется… — думал Першин, — никуда не денешься. — По долгу службы, так сказать. Здесь уж коситься начали и намекать, а в школе общественность будет зорко следить за холостым учителем, и чуть что — донос: так, мол, и так, на каком основании допустили к работе с детьми… и так далее».
— Оля, ты пошла бы за меня замуж? — неожиданно для себя спросил Першин.
Оля нахмурилась и, опустив голову, глянула исподлобья:
— Вы что, смеетесь надо мной?
Першин промолчал, обругал себя: вот она скажет матери, та — моей, и обе мне выговорят…
— Что ж вы молчите? Спрашивайте дальше, девственница ли я, и если нет, то когда, с кем и сколько? — Она проговорила это таким непривычным тоном, что Першин оторопел, чуть весло не выронил. «А ведь она далеко не дура, — поразился он, — только придуривается… Маньку валяет».
— Вы думаете, что вы такой уж неотразимый жених — начальник и все такое? — продолжала Оля ядовито. — Если уж выходить по расчету, так лучше за полковника Виктора Ивановича: у него и звание, и положение, и квартира, и машина. Опять же город — театры, кино, рестораны… Нет, я за кого попало не пойду! — Последние слова она проговорила насмешливо, почти весело и резко повернулась лицом вперед, едва не опрокинув зыбкое суденце.
Крыть было нечем, да и не к чему: все справедливо… И так стыдно. «Тоже мне, козырный жених! — сек себя Першин. — «Я вам устрою!..» Да кому ты нужен?! Нет уж, сиди и не рыпайся, не суетись и вообще — живи другим!!!»
Молча приплыли, молча вышли на берег. Першин принес полиэтиленовый мешок, собрал в него рыбу, лодку забросил в кусты, чтобы не возиться с него утро, а за ночь никто ее тут не найдет. И поехали. Оля теперь сидела не сзади, а в освободившейся коляске, и снизу вверх нет-нет да поглядывала виновато на Першина. А Першин этого не замечал: он смотрел на дорогу, на лес по обочине, на поля с вызревающим хлебом или убранным уже ячменем с копнами соломы в неровных рядах, вбирал все это каким-то особенным глубинным зрением и думал, что мир все-таки необъяснимо прекрасен и важно ощутить себя частичкой этого мира и сохранить это ощущение при любых условиях — не суетиться, не суесловить, делать свое дело и быть самим собой. Это трудно и не всегда, наверное, будет получаться, но иначе теперь нельзя: после того, что он пережил и передумал в эти дни…
Над речкой уже тянулся туман, длинными космами растягиваясь по руслу и путаясь в прибрежных кустах, а когда спустились к мосту, остывший, отстоявшийся воздух обдал их живой прохладой.
Высадив Олю перед ее калиткой, Першин подал ей рыбу: сегодня она не нужна, а завтра он что-нибудь да поймает. Но Оля заупрямилась.
— Возьми, тебе говорят! — приказал Першин. — Сама не ешь, если не хочешь, а ребятишки поедят в охотку.
4
Служебного автомобиля у предрабочкома пока не было, но ни директор, ни тем более парторг никогда не отказывали ему, если надо было срочно в райкомпроф либо еще куда в район. Но это случалось редко. Чаще всего их вызывали вместе — на актив, на бюро или на исполком — и даже «стружку снимали» часто со всех разом.
— Бери, — охотно согласился Григорий Иванович, когда Першин обратился к нему утром, и как-то странно усмехнулся: — Скоро твоя будет — привыкай…
— А вы… новую получаете, что ли? — удивился Першин.
Григорий Иванович пристально посмотрел на него, кажется, что-то хотел сказать, но передумал, махнул рукой, дескать, не мешай, и уткнулся в бумаги.
Еще неделю назад Першин обрадовался бы такому намеку, потому что директор давно обещал ему парторговскую машину, как только получит новую, а свою, соответственно, — парторгу. Но теперь это было некстати: скажут, «вот — и машину ему выделили, а он…» Прямо как назло: когда надо чего-нибудь — нету, а когда совсем не надо — вот оно!
Но чем ближе подъезжал он к райцентру, тем сильнее волнение.
