Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев
Бывший дворянский особняк, отведённый под Дом крестьянина, в эти дни постоянно был переполнен приезжими. Терентий уже не первый раз беседовал с мужиками о пяти укладах в нашем хозяйстве того времени; о трёх лозунгах Ленина по крестьянскому вопросу; о новом курсе в сторону прочного союза пролетариата и бедноты с середняками; о задачах советской торговли и о многом другом, что интересовало из опубликованных материалов партсъезда и затрагивало крестьян.
XXXII
Однажды, после бойкого собеседования с приезжими, Чеботарёв встретил в Доме крестьянина Дарью Копытину. Она сидела в чайной, в кругу четырёх усть-кубинских женщин, держа на растопыренных пальцах блюдечко, обжигаясь, пила горячий чай с разбухшими баранками. Не спеша допив чай, Дарья поставила блюдечко; вытерла о передник руки, здороваясь, крепко пожала Терентию руку.
— Поздоровайся с этими, — показала она на женщин, сидевших с ней за чаепитием. — Это мои соседки-товарки. Да садись, выпей с нами чайку.
Терентий подсел к их столу.
— А мы-то с Николаем думали тебя разыскать, а ты сам нашёлся. Похудел, вроде бы изменился малость, — сказала Дарья, всматриваясь в его осунувшееся лицо. — Видать не даром образованьицо-то даётся?
— Да, не даром. А вы сюда на ярмарку приехали?
— Хотим поторговать маленечко, — засмеялась Дарья, — от нашей бабьей коммунии пять возов льна привезли. Да ещё не весь отрепали. Ну и поработали, ох как поработали, себе на пользу, людям на зависть. А пусть завидуют, — рассуждала покрасневшая от чая Дарья, — филисовским, канским и других деревень бабам никто не мешал так работать, как мы. На будущее лето и не такое выкинем! Вот погоди… — Дарья подмигнула соседкам, — дескать вы помалкивайте, сама знаю, что сказать. Понизив голос, продолжала:
— К нам по осени ещё раз приезжал Вересов, да не один, с Пилатовым!.. Указали нам к весне ещё прибавку земли неподалёку там на вырубках. Агронома закрепили, чтобы надзирал за нами и помогал нам. Да так и сказал Пилатов ему: «Не протирай штаны в конторе, а ходи чаще на поля». Заведующий училищем Николай Никифорович приходил с учениками на монастырские соляные варницы землю сверлить. Чего там они насверлили, не знаю. Только привернул он к нам на льнище, сам натеребил большущий сноп льна, унёс и в музей в угол поставил с записочкой: «Первый сноп льна из первой артели Дарьи Копытиной». А вокруг все нас коммунией зовут, как я первая и назвала. Ты вот в политике разбираешься, скажи, прав ли Пилатов? Он говорит — называться коммунией неверно. А можно называться просто — товарищество. А я не согласная на это, ему сказала: товарищи-то мы все товарищи, а вот сообща на земле работать по-коммунски в волости мы начали первые. И что наработали — разделили поровну. Так почему мы не коммуния? — обидчиво спросила Дарьи, поджав губы, уставилась колючими глазами на Чеботарёва, — почему, я спрашиваю?..
Терентий ответил вдумчиво, с расстановкой:
— Видишь ли, Дарья, Пилатов, конечно, прав, он понимает. Коммуна — это более высокая форма организации. Там общее имущество, общий труд, совместная жизнь. А у вас пока общий только труд. Оно и правильно будет называться — т о в а р и щ е с т в о…
— Ну и то не худо, — помолчав, согласилась Дарья, — товарищество, так и товарищество. А заработали мы не мало!.. Если, худо-бедно, продадим ленок по-дешёвке, как мы подсчитали, так и то можем купить ситцу и ластику аршин по сто с хвостиком на каждую работягу!.. На мой пай причтётся столько, что моему Николашке Копытину в два лета на барках столько не добыть. Вот тебе и ленок! — Дарья от восхищения похлопала ладонями по своим коленям и крикнула проходившей официантке:
— Голубушка, ещё кипятку, да чайной заварочки прибавьте! Пить так пить, на весь двугривенный…
— Где же твой Николай, уж не загулял ли? — спросил Терентий.
— Поди-ка, дам я ему загулять! Он у меня на старом базаре, около важни и буторовской магазеи, возы со льном сторожит. Столько людей понаехало, лошадей некуда ставить. Ярмарки восемь годов не было. Ну, и навалились из разных мест…
Дарья взглянула на старинные высокие часы, стоявшие в углу около буфета, спохватившись, сказала соседкам:
— Вы идите в общежитие, спите-отдыхайте, а я схожу погляжу, как мой Николашка возы караулит. Не сходишь ли и ты со мной, Терентий Иванович?
— А почему бы и не сходить…
— Только не торопись, — добавила Дарья, — мне после чаю сначала отдышаться, прохладиться надо, чтобы на морозе не простыть.
Дарья полюбила жизнь и к своему здоровью с некоторых пор, особенно после отравления грибами, стала относиться бережно. Одевалась она тепло, во множество невзрачных одежонок, и когда годы ей перевалили за сорок, она ещё больше раздалась в плечах, потому внешним видом своим напоминала огромный кочан капусты, про который в народе загадкой говорят: на нём семьдесят одёжек и все без застёжек. Не торопясь, Дарья спустилась по лестнице, будто выкатилась, на улицу. Терентий за ней.
Время было позднее. Над городом перемигивались звёзды. Ущербный месяц долго прятался за Прилуцким монастырём и едва освещал кубеноозерские деревни. Но когда деревни, видимо, заснули, месяц взошёл повыше и стал с любопытством рассматривать, что происходило ночью в городе. И ему было видно, в эту слегка морозную ночь, как Дарья и Терентий между палаток, ларьков, между возов со всякой снедью и рухлядью пробирались в льняной ряд, где среди сотен розвальней и длинных плетёных, каргопольских саней стояло пять возов льноволокна, охраняемых Копытиным. Добраться было нелегко: возы с мешками зерна, возы битой дичи — рябчиков, куропаток, мороженой рыбы; туши коровьи, свиные, заячьи; грибы сушёные, рыжики, солёные, кожсырьё, кожи выделанные, и, чего только не было в этой части базара! Распряжённые лошади стояли вплотную рядами, похрустывая, жевали сено и овёс. Несмотря на позднее время, свету на ярмарочных площадях, улицах и переулках было достаточно — горкомхоз не пожалел электричества.
Николай Копытин не заметил, как Дарья с Терентием подошли и остановились за возами. И как же он мог их видеть, когда сидел, скорчившись, на среднем возу и, подняв воротник, сладко дремал, а из кармана армяка предательски поблёскивало горлышко красноголовой раскупоренной бутылки.
— Ты что, окаянный, нализался?! — не вытерпев, крикнула Дарья и, подойдя, ткнула мужа в бок.
Копытин очнулся:
— Ах, Дарьюшка, для согревания выпил малость… — и, расправляя воротник, глуповато улыбнулся.
— Я тебе дам «малость»!.. — Дарья выхватила у него из кармана бутылку, посмотрела её на свет подвешенного на столбе электрического фонаря, — водки осталось ещё полбутылки.
— Ну, ладно, не пей только сразу. В меру грейся, а то перегреешься, уснёшь, лён
