Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев
Час сидит Копытин на разлапистой ели, два часа сидит, на третий перевалило. Уже стемнело. Копытин прислушивается. Тишина. Ветерок шумит, гуляет по еловым вершинам. А медведя нет и нет. От скуки начинает он громко зевать. «Так, пожалуй, и медведя напугать можно, — думает Копытин и в уме подсчитывает; — за шкуру пятнадцать рублей на худой конец; за сало и мясо-медвежатину, ну, рублей — тоже пятнадцать, и то давай сюда… Съезжу в Вологду и куплю я на эти деньги чаю, сахару и всякого нарпиту на десять рублей… Себе сапоги, бабе на юбчонку недорогого… Только вот зрение у меня неважное, смогу ли ещё в потёмках угодить — не промазать?..».
Недолго Копытин размышляет. Заставив себя забыть обо всём на свете, он чутко прислушивается: не хрустит ли хворост-сушняк под ногами неосторожного зверя? Но тихо в вечернее время в лесу. Только какая-то сонная пичужка вспорхнула с того дерева, где не совсем удобно разместился охотник. И от шума, произведённого этой малой пичужкой, дрогнуло сердце у Николая. Он невольно так выругался, что от него шарахнулась бы лошадь.
Скоро стало чуть-чуть светлей. Над лесом появилась тусклая луна.
«Вот это нашему козырю в масть, — думает Копытин, — теперь хоть цель видна будет».
Наконец, с противоположного конца подсеки, с подветренной стороны, показался долгожданный медведь, да не один: за большим вышел другой, чуть поменьше.
Сердце у Копытина готово выскочить.
«Или пан, или пропал!» — мысленно восклицает охотник и осторожно, не производя шума, берёт ружье наизготовку, взводит курок. Пусть только подойдут к приманке! Но осторожные звери при свете луны не решались почему-то подойти к куску конины. Луна скрылась за облачком. Стало опять темней, и две чёрные точки с лёгким шумом забрели в высокий лён и, увеличившись в глазах охотника, остановились… «Сыты, дьяволы, — подумал Копытин, — даже на конину их не тянет… Эх, была не была!». Нацелился в переднего, крупного, бахнул. Рассеялся дымок, и от радости Копытин чуть не спрыгнул с дерева. Медведь растянулся неподвижно. Другой, поменьше, стоял на месте, крутя головой.
«А ну и этого дай бог не промазать!» — Копытин снял с сучка запасное ружьё и теперь ещё спокойней и решительней одним выстрелом срезал другого.
«Здорово получилось! Не разучился стрелять старый солдат, — подумал Николай. — Обоих уложил, а ведь саженей почти за сорок». Зарядил оба ружья. Слез с дерева. Держа одно ружьё наготове, другое — за спиной, Копытин направился к своей удачной добыче. Ему показалось — медведь, который покрупнее, ещё пошевеливается. Припав на колено, Копытин нацелился в недобитого, и третий резкий выстрел разнёсся над подсекой, звучным эхом докатился до Высоковской запани. Когда звон в ушах прекратился, с трепетным сердцем, счастливый охотник подошёл к убитым медведям… И вдруг его сердце замерло. По телу пробежала мелкая дрожь, в голове помутилось, все мысли перевернулись и добрые надежды пошли прахом.
Перед метким, но незадачливым стрелком, дрыгая ногами, кончались в предсмертных судорогах две лохматых заблудших овцы. Ружьё выпало из рук Копытина.
— Вот так уха! — сказал он. — Теперь вот поди расхлёбывай!..
Домой пришёл мрачнее тучи.
— Ну, как? Ничего? — участливо спросила Дарья.
— Хуже чем ничего. — И шопотом сообщил о случившемся.
У Дарьи глава на лоб.
— Да ты что? Слепой, что ли? Чьи овцы-то?
— Поди разбирайся. Сама благословила меня на это.
Поставив ружьё в угол, Николай залез на полати и долго не мог уснуть, подсчитывая в уме, сколько с него могут «слупить» за двух овец, и хватит ли на это оставшихся от бурлацкого заработка денег.
Дарья молчала. И всё-таки слава «охотника» крепко укоренилась за её мужем. Куда бы ни вышел он, где бы на людях ни показался, всюду ему в глаза, распевалась злая частушка-коротушка, невесть кем брошенная и словно ветром разнесённая в местах кубинских:
Вышел, вышел на медведя
Наш Копытин удалец.
По ошибке вместо мишки
Он угробил двух овец…
XXXI
Двери Совпартшколы были широко раскрыты. Старинное здание ожило. Ребят и девчат из всех уездов Вологодчины съехалось человек двести пятьдесят. Многие из них впервые в жизни увидели город. Парни-лесовики из-за Вельска, Тотьмы и Каргополя, обветренные здоровяки, когда-то в детстве учившиеся в церковноприходских школах, с великой охотой брались сейчас за настоящую учёбу. Город шёл навстречу деревне — обогащал людей политическими и специальными знаниями.
По соседству за рекой, в бывшей духовной семинарии, открылся рабфак. В укоме партии предлагали и Чеботарёву командировку в рабфак, но он прикинул в уме: три года в рабфаке, потом четыре года — вуз, и ему долговатым показался семилетний срок. Решил в Совпартшколу.
Три этажа бывшего епархиального училища заняты кабинетам марксизма, политэкономии, классовой борьбы, естествознания, химии и математики, русского языка и культпросветработы. Кроме множества просторных кабинетов, в этом же здании размещались общежитие, кухня и столовая, библиотека, клуб и спортивный зал. Даже баня находилась в нескольких шагах от Совпартшколы.
Учебные расписания, куда входили лекции, самостоятельное изучение книжного материала, собрания и зачёты, были так густо составлены, что у курсантов еле-еле выкраивалось время раз в неделю сходить в кинематограф «Аполло».
Преподавательский состав в основном был из выпускников Свердловского университета и отличников, окончивших эту же самую Совпартшколу в прошлом году. В учёбе курсантам приходилось, главным образом, рассчитывать на своё упорство, умение и понимание, или, как говорили сами курсанты, — всё зависело от способности быстро схватывать и запоминать.
Прошёл первый месяц учёбы, и Терентий заметил, что при всех благоприятных условиях учёба даётся ему не легко, и не просто. За месяц он убыл в весе на два килограмма, стала появляться головная боль.
«Так долго дальше не пойдёт. Всему надо знать меру», — решил он и начал по утрам заниматься физкультурой, устраивать прогулки по набережной, а перед сном обтираться смоченным холодной водой полотенцем. Чтобы время на прогулках не таяло зря, он выходил на час-два с товарищем земляком Васькой Приписновым, грубоватым спорщиком, отличавшимся от всех других ребят умением в спорах сомневаться, не соглашаться и возражать. Иногда они так увлекались спорами, что незаметно для себя шли по набережной вёрст пять-шесть и возвращались, опоздав к занятиям.
Строгий завуч вызывал их в учебную часть и не спрашивал, где они
