На рассвете - Игорь Семенович Чемеков
Слово дали «самому большому» председателю огромного колхоза имени Кирова Петру Филипповичу Зелепукину. Высокий, прямой, седовласый, с моложавым открытым лицом, ясными серыми глазами, он всегда выступал на собраниях и совещаниях с короткими весомыми речами. Прежде чем открыть рот, Петр Филиппович сделал легкий смахивающий жест рукой:
— Лишнее. Про пчеловодство хватит. Слушая докладчика, я думал: «Дорого яичко к Христову дню!» Мартыныч делился с нами опытом, какой мы опоздали перенимать. В те времена, когда он так блестяще восстанавливал хозяйство после разрухи, мы-то — его ближайшие и более отдаленные соседи — работали никудышно. Приходит на ум еще одна поговорка: «На обухе рожь молотит», — говаривали про мужика, который умел выгадывать великую корысть при самых ничтожных материальных ресурсах, — и накапливал, копейка по копейке, изрядный капитал. Мартыныч тоже на обухе молотил, с той великой разницей против единоличника, что копейки выгадывал и накапливал не в свой личный карман, а целиком и полностью — в общественный! За что и был в свое время всячески поощряем. А сегодня мы — к великому сожалению — мало что сможем позаимствовать из сокровищницы костожоговского опыта. Недаром во время его выступления отдельные товарищи про себя хитровато улыбались, как бы уличая Мартыныча в обходе и вуалировании кое-каких фактов. Вот он с гордостью сообщал: «воспитали сотню рабочих волов, тем самым полностью решили проблему тягла…» Сегодня комично звучит: «волами решили проблему», а что это значило в свое время?! Я хочу выделить слово «полностью», — как его понимать? Мартыныч не стал раскрывать, но мы же помним, в каких натянутых отношениях он был с руководством МТС все годы, до передачи техники колхозам. Где только можно, он вместо тракторов обходился волами, вместо комбайнов — жатками-самосбросками, лобогрейками. Сложную молотилку брал всего на несколько дней, чтобы набить зерна для расчета с государством, а уж затем пускал в ход конные приводы. Обязательные поставки колхоз выполнял легко и скоро, а натурплаты за работу МТС с него причиталось сущие пустяки. Но когда и приходилось воспользоваться техникой, то уж такой спрос предъявлял Мартыныч, что трактористы плакали! Свои же, гореловские, руками-ногами отбивались, чтобы не работать на колхоз, в котором живут, в котором ихние жены работают…
Волна легкого смеха прокатилась по залу. Зелепукин сложил руки на животе, улыбаясь, выдержал долгую паузу, наверно, обдумывал, какими словами выразить свое отношение к костожоговскому докладу. Придумал, поправил рукой белоснежную шевелюру, прикашлянул:
— Общеизвестное явление… Но я хочу выделить в этом спорном вопросе одно рациональное семечко. Ничто, повторяю, ничто в нашей хозяйственной деятельности не должно совершаться безрасчетно, без ясной, определенной выгоды. Только на условиях взаимовыгоды должны строиться отношения между разными предприятиями! Это — закон нашего социалистического хозяйствования. Этим законом и руководствуется всю жизнь наш сегодняшний докладчик. В идеале и работа МТС должна была приносить выгоду колхозу. А что мы могли сказать о нашей-то, Верхокленовской? Легкой жизни добивались для себя товарищи! Корней Мартыныч со своими колхозниками не знал легкой жизни, поэтому и жестоко торговался с владельцами техники за каждый «мягкий» гектар. Ничего дурного я лично в этом не нахожу. Вот такие-то «крепкие орешки», каков «Ленинский путь», и нужны были всюду, чтобы окончательно прояснилась проблема — передавать ли технику колхозам или продолжать старое. Вот таков мой взгляд на тему экономии в большом и малом. О крайностях мне говорить не хочется.
— Позвольте тогда мне сказать как раз об этих крайностях, — поднялся заведующий райстатуправлением Доброхотов, молодой, сильно близорукий, в толстых очках. Торопливо листая блокнот, бубнил себе под нос: «Где-то тут… у меня… неопровержимые данные. Ага! Вот! Выписка из годового отчета колхоза „Ленинский путь“, доказывающая, что Корней Мартынович умышленно сдерживает развитие животноводства, не увеличивает поголовья скота и не заботится о его продуктивности. У него задача — как можно больше сэкономить на фураже. Посудите сами: две трети зерна, что остается от урожая после продажи государству и засыпки семенного и страхового фонда, Костожогов провожает на рынок! Доходы от рыночной распродажи зерна и готовой крупы вдвое! — подчеркиваю, товарищи: вдвое — превышают стоимость всей продукции животноводства, — мяса, молока, шерсти, яиц, сдаваемых государству. Если бы только позволить товарищу Костожогову, он сейчас же позакрывает все общественные фермы и займется одним полеводством. Интересы колхозной мошны для него превыше интересов народа и государства!»
— Эко, куда хватил ты, Альберт Егорович!
— Вот это дак выдал — крайности!
— Нельзя же так, в самом-то деле… сплеча…
— Никакого уважения к докладчику! Что мы тут собрались…
Слушатели не приняли такой сногсшибательной формулы насчет интересов колхоза и государства. Говорили все разом, а председательствующий на семинаре первый секретарь райкома партии Федор Прокофьевич Мочалов не спешил наводить порядок. Он радовался свободному проявлению мыслей, перепалке между сторонниками и противниками костожоговских действий.
— Корней Мартыныч не прикроет животноводства! Вздор!
— Я же привел официальные данные… — напоследок пробормотал несдающийся Доброхотов, снимая очки, опускаясь на место.
— Мартыныч — истый крестьянин. Он не может не любить скотины. Это у него в крови! Чего бы ради он строил такие дворцы для коров, телят, овец?!
— Ага! Откуда бы он брал навоз — источник плодородия скудных гореловских пашен?
— Наше ЦСУ голыми цифрами жонглирует. Надо в сущность дела смотреть, вот так! Ничего у тебя, Альберт, не вяжется.
— А небось свяжется. Разумеется — навоз всему голова. Поэтому основные производители навоза — коровы, овцы, лошади — останутся, они были и будут в чести. Ну, а свиней, птицу, как тварей малонавозных и на хлеб прожорливых, Костожогов искоренит напрочь!
— Дикие рассуждения: корова — ради навоза… А что же молоко?!
— Вы Корнея Мартыновича ни на чем не собьете. Он знает, что выгоднее надаивать меньше молока на скудных дешевых кормах, нежели надаивать много — на обильных и дорогих кормах!
— Вот до чего договорились! Да ведь не должно же быть того положения, чтобы прекраснейшие
