Поколение - Николай Владимирович Курочкин
Ирина улыбнулась, почувствовав, что мужа связывает с этим человеком не просто выпивка, а что-то хорошее. Балышев шел, сутулясь и прихрамывая, но вид его не вызывал жалости. Под болезненным обликом этого человека скрывалась необыкновенная сила духа. Лишенный любимого дела, привыкший к госпиталям, как к родному дому, Балышев крепко держался за оставшуюся половину своего счастья, и то, чего он был лишен в жизни, уже не казалось невосполнимым.
Виктор подумал, что много еще будет у него с Ириной ссор и неурядиц, прежде чем он сможет назвать ее, как Балышев свою нянечку, половиной счастья. Он очень хочет, чтобы так случилось. Пусть не скоро, он подождет. Виктор посмотрел на жену.
Машину Ирина вела сосредоточенно и серьезно, как привыкла все делать в жизни. Виктору впервые понравилось, как она сидела за рулем. Раньше его раздражала эта основательность, несвойственная женщинам. Раздражало и многое другое, теперь показавшееся мелким и недостойным внимания.
1983
Сергей Панасян
БАБЬИ ДУШИ
Это было лет двенадцать назад.
Осень еще только разгоралась. Желтая сбруя берез вызванивала легкие, печальные песни. Богатые леса роскошно и небрежно сыпали в травы монеты прошедших дней. Роса висела до полудня. По заречным лугам бродили лошади, и веяло холодной тишиной.
Гибкая заросшая тропа тянула меня в дубовый лесок. Под ногами шуршало, шлепались желуди. Я здесь был впервые. Мне сказали, что идти надо через дубняк, потом через болотце, миновать старый мост, небольшой перелесок, низину, и дальше пойдет сосняк, где и есть этот самый кордон.
Я не думал о том, что осталось позади. Старался не думать. Но осенняя волна грусти снова и снова топила меня в прошлом.
На переправе паромщик сказал, что семья лесничего велика, но пожить пустят, места у них много, гостей редко приходится встречать. Он медленно и важно закурил и добавил зачем-то тихим болезненным голосом, что лесничий-то, Николой его зовут, этот лесничий больно уж тощ да мал, сморчок, а не мужик. И тут он многозначительно смолк и посмотрел на меня оценивающе, оглядел с ног до головы. «Ну и что?» — ответил я. Паромщик потоптался на месте, выпустил изо рта голубые змейки дыма и снова тихо так сказал, что жена лесничего в молодости-то хороша была, а теперь хуже. Я подозрительно глянул ему в лицо. Потом мы молчали минут пять. Я осматривал свое ружье, перекладывал пожитки в рюкзаке, покрепче завинтил фляжку, от которой промок бок рюкзака. Паромщик внимательно наблюдал. И вдруг выложил: «Она, Маруська, карточки хлебные везла, на санях, в войну было дело. Николка-то подкараулил. Он в армию не ходил, негоден был. А она в самом соку, молодая, красота, да и только. Тут он ее схапал. Зимой на санях. В метель самую. Стыдобушка». Я затянул рюкзак и осторожно покосился на паромщика. Тот смотрел за реку, в самую даль. Глаза светло-зеленые, небрит и морщинист, лет за пятьдесят ему. Молчать было тоскливо, и я спросил: «И как она потом? Маруся?» Паромщик усмехнулся: «Живут. Детей куча. Я так думаю, что потому за него пошла, что боялась, дескать, осрамит Николка, людям расскажет. А он ведь все равно рассказал». Мы еще помолчали, вдруг опять он добавил: «Переписывался я с Маруськой-то, с фронта писал. И она. Потом, после дела такого, писем и не приходило». Он по-прежнему смотрел куда-то за реку, и забытая папироса тлела в его руке.
В лесу стояла такая тишина, что я поневоле оглядывался на всякий шорох. Стоял, слушал и шел дальше. Грибов было много. Синявки и маслята выползли прямо на тропу. Видимо, ходили здесь редко, грибы были не ломаны. По обочинам мелькали большие семьи лисичек. Я набрал полную фуражку и карманы, чтобы хоть не с пустыми руками заявиться к лесничему. На дне рюкзака завернута в газету поллитра водки. На всякий случай. Еще у меня было рублей тридцать денег, все рублевками.
Я уже входил в сосняк. Кордон должен быть близко. За следующим поворотом? Я стал часто наклоняться и рвать холодную бруснику. «Прямо непонятно, как тут равнодушно ходят взад-вперед лесничии эти? Эта же тропка к реке, раз в неделю все равно ходят в село. В магазин».
Что-то большое с ревом метнулось в мою сторону, я со страха отпрянул и схватился за ружье. Большая рыжая корова с великолепными рогами замерла в трех шагах от меня. Протяжно замычала. Я, сраженный внезапной встречей, стоял неподвижно, широко расставив ноги. Сердце гулко колотилось. Это была только корова, но… Но все-таки рога дьявольски поблескивали и нацелены были прямо в мой лоб. Я тихонько отступил, под ногой хрустнуло. Коровьи глаза черны и влажны, она презрительно жевала. «Н-но! Пошла!» — и постучал сапогом по дереву. И тут я с ужасом заметил, что вымени у коровы… нет, и понял, что это должен быть бык. Как раз о быках я знал много неприятного. Пока я соображал или, вернее, стоял ничего не соображая, сзади раздался высокий женский крик:
— Эй, вы! Пропустите, пожалуйста, Лазаря!
— Кого? — спросил, не оглядываясь.
— Да Лазаря! Лазаря!
Я боялся повернуться к быку спиной. Поэтому пожал плечами и крикнул довольно громко:
— Пусть он обойдет.
Лазарь мотнул головой, наклонил рога, я молниеносно спрятался за сосну. Лазарь съел синявку.
Послышались шаги, я увидел девушку и обомлел. Сердце мое заколотилось еще сильнее, чем даже при виде быка. Необычное лицо явилось мне. Девушка с хворостиной прошла мимо и легонько хвостнула быка меж глаз:
— Вернулся все-таки? Не буду я для тебя косить. Ищи сам! А ну пошел! Пошел!
Лазарь медленно повернулся и, ломая кусты, двинулся в обход.
Девушка была в простом платье серого, линялого цвета, оно было ей немного мало и туго обтягивало бедра и плечи. Ситцевый фартук колыхался оборками. Но больше всего меня поразило лицо, необычной, нездешней красоты. Волосы цвета спелой соломы разбегались крупными волнами и кое-где вились кольцами, они так густы, что девушка все время откидывала пряди от лица, небрежно заводя их за уши. Глаза темны и выразительны. Тонкие черные брови разлетались по чистому лбу, при таких светлых волосах они неожиданны. И вся она была свежа и чуть-чуть смугла. Не взглянув на меня, она пошла по тропинке.
— А кордон далеко?
Она ответила, не оборачиваясь, так, что я еле расслышал:
— Рядышком.
И я пошел за ней. «Маруся, что ли? Да какая же Маруся! Молода…»
— Зовут вас как?
Девушка не ответила.
Из-за сосен показался большой деревянный дом с многочисленными пристройками и хлевами, вокруг широко
