Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев
XXV
…Началась у Терентия Чеботарёва нехлопотливая жизнь. Медленно тянулись длинные северные дни; тихо с тяжёлой натяжкой подавались вперёд баржи-тесовки…
Вот уже, пройдя мутноватое Кубенское озеро и реку Порозовицу, попали баржи-тесовки в тесный Кирилловский канал, что выводит суда на Шексну-реку. В прибрежных деревнях на задатки, полученные от караванного, запаслись бурлаки дешёвыми харчами: хлебом, яйцами и даже прошлогодним мёдом, а пшена Вологдолес отпустил целых два мешка на караван. Жить было можно безбедно и беззаботно.
Времени свободного бурлакам девать некуда. Вот уже давно и неоднократно Терентий вслух прочитал бурлакам книги Серафимовича и Фурманова. Больше читать нечего. Ни газет, ни брошюр. Была у Круглихина одна книга — «История Ветхого завета», в ней были запросто растолкованы библейские сказки о сотворении мира и человека. Но книга эта, не привлекательная для бурлаков, так и лежала в надпалубной избушке караванного под крышей на полочке. Лишь изредка кто-нибудь тайком от Круглихина вырывал из неё тонкие пожелтелые листочки на курево.
Терентию нравилась работа в бурлацкой путине. Хорошо, привольно было стоять у руля на крыше баржи, когда отдыхал или валялся с похмелья старый шкипер, а откачивание воды напоминало физкультурные упражнения, необходимые для каждого здорового человека.
Встречные суда шли на Волгу; астраханские и рыбинские суда с нефтью и хлебом, обгоняя вологдолесовские баржи, спешили в Ленинград.
Перед глазами бурлаков, то и дело меняясь, проплывали деревни, старинные монастыри-крепости, расположенные в живописных белозерских и прионежских местах. Дни были тёплые, недождливые. Солнце просушивало землю. Над прибрежной пахотой струился пар. Зеленели затопленные половодьем ивовые кусты. Щебетание ласточек сливалось с перекличкой притаившихся в зарослях коростелей и всхлипыванием смелых, неосторожных чаек. Тёплый весенний воздух в самый канун лета был полон пьяным запахом преображённой земли. Но бурлаки на караване барж-тесовок не чуяли никакого другого запаха, кроме здорового смолистого от свежераспиленных сосновых досок.
Водоливы работали попеременно — ежедневно по два-три раза спускались в трюм баржи и там, в тесноте между стопами досок, то нагибаясь, то выпрямляясь во весь рост, привязанной к перекладине полуведёрной плицей выкачивали воду. И странное дело казалось бурлакам на барже № 39: сколько бы раз Николай Копытин ни спускался выкачивать воду, после его выкачки вода не убывала, а прибывала. Однажды Копытин что-то подозрительно долго задержался на своей смене. Терентий, не дожидаясь его, спустился вниз. Вода на дне баржи поднялась выше поперечных шпангоутов и захлестнула четыре ряда досок, а Копытин в укромном уголке, изогнувшись полулёжа — полусидя, беззаботно храпел.
Молча Терентий ухватился обеими руками за длинный черенок плиты и начал выкачивать воду. Качал он долго, втихомолку подсчитывая каждый взмах, каждый полуведёрный выплеск воды. Так было работать веселей, по крайней мере он знал, сколько вёдер откачает за один упряг. Копытин спал не шевелясь и блаженно чему-то улыбался во сне. Выплёскиваемая со дна баржи вода поступала в ящик, по-бурлацки называемый «льяло», и стекала по жёлобу за борт. Сделав двухтысячный взмах и почувствовав усталость, Терентий не вытерпел и во весь голос крикнул:
— Две тысячи!
Копытин не пошевелился.
— Ах, чорт, лодырь царя небесного, я тебя проучу!
Отвязав от перекладины плицу, Терентий зачерпнул полведра воды и, подойдя к спящему Николахе, не без злости с размаха выплеснул ему в лицо. Тот оторопело вскочил, не понимая случившегося, вытаращил испуганные глаза на Терентия. Догадавшись, в чём дело, Копытин, оправдываясь, виновато проговорил:
— Приморило. Минутки две-три вздремнул, кажись.
— Не знаю, сколько минуток ты дрыхнул до меня, — сказал Терентий, — но я успел тысячу вёдер выкачать, а ты всё спишь и спишь.
— Ну это враки! — возмутился Копытин.
— Враки?! Вот посмотри, полюбуйся, — Терентий схватил его за плечо и потащил за собой к бортовой стенке. На Копытине треснула заношенная, вылинявшая рубаха, плечо оголилось.
— Ты поосторожней…
— А чего тут поосторожней! Вообще-то за такое дело взгреть тебя полагается. Вот, глянь: пока ты спал, четыре ряда экспортных досок подмочило. Пойдёт плесень, будет брак. А ты знаешь, что такое экспорт? Это золото для нашей страны!
— Ну, это пустяк.
— Пустяк, если бы доски были хозяйские, частные, а тут — советские, государственные. Ужели тебе это не понятно?
— Понятно, но сон и богатыря свалит; сон сильнее всего на свете.
— У советского человека должно быть сильнее всего сознание, — заметил Терентий и строго посмотрел на Копытина. — Мне неудобно говорить тебе такие вещи, ты вдвое меня старше, но говорю потому, что ты, выходит, в десять раз ленивее самого себя. Больше чтобы этого не было. В свою смену надо работать честно.
— А что ты со мной сделаешь? Какое тебе дело? — начал возражать пришедший в себя Копытин, — Другие тоже иногда прикурнут и спят.
— А ты не позволяй спать на работе ни себе, ни другим. Где-где, а на баржах хватает времени для сна.
— Хорошо, что не ты у нас караванный, а то заел бы.
— Не важно, кто караванный. Работать надо по совести.
Привязав плицу к перекладине в промежутке между стопами досок, Терентий направился наверх. Копытин остался «заскребать» остатки воды. Двое других водоливов с увлечением играли в самодельные шашки на крыше баржи. Караван медленно двигался за пароходом. Терентий снял с себя рубаху и, повернувшись спиной к солнцу, сел на скамеечку отдыхать и загорать. Солнце палило нещадно. На хвостовой, самой последней барже караванный сидел за столиком и пил чай с мёдом, обтирая лицо длинным вышитым полотенцем. Круглихин блаженствовал. Он был в хорошем расположении духа. Баржи медленно, но благополучно двигались вперёд. Жалованье шло, харч дешёвый, чего ещё?.. И его сейчас осенила благая мысль: запросто, не свысока побеседовать с Чеботарёвым. Прошёл по крыше и, взяв рупор, крикнул в сторону последней баржи:
— Чеботарёв! На хвостовую!
Терентий отвязал лодочку, спрыгнул в неё и, оттолкнувшись веслом, подождал, когда хвостовая баржа, украшенная избушкой караванного, поравняется с ним.
— Причаливай, да поднимись сюда на чашку чая, — радушно приглашал караванный Терентия. — Небось, свою смену отстоял?
Зацепив лодку за бортовой кнек, Чеботарёв быстро вскарабкался на круглихинскую баржу.
— Не сердишься? — спросил Круглихин Терентия, когда тот без рубахи, в одних штанах и сандалиях на босу ногу, подсел к нему. Терентий недоуменно пожал голыми плечами, и мускулы заиграли на его коричневой спине. — «Есть сила в парне», — подумал караванный, подставляя Чеботарёву стакан чаю и жестянку с мёдом.
— На что сердиться-то?
— Как на что! Да я тебе, сказывают бурлаки, в первый день, пьяный, поднахамил малость.
— Подумаешь, важность какая! — усмехнулся Терентий. — Я тогда твоим словам нуль внимания, два — презрения.
— Оно и лучше так-то. А я вот присматриваюсь к тебе и вижу: человек ты с головой, как
