Сергей Носов - Франсуаза, или Путь к леднику
7
Шагнув в центр круга, пятая по счету громко сказала:
– Любовь, – и столь же громко через секундную паузу: – Иволга. Ришикеш. Оранжевый. – Эти слова она сопроводила жестом: положила ладони на грудь.
Тут же семеро остальных, включая Адмиралова, приблизились к центру круга на три шага, так что, очертив новый, более узкий круг, они уже касались плечами друг друга, и возвестили хором: «Любовь!.. Иволга!.. Ришикеш!.. Оранжевый!..» – после чего каждый положил обе ладони себе на грудь.
Таков был ритуал знакомства по одной из психотерапевтических методик.
Каждый из круга выходил в центр, называл свое имя, присовокупляя к нему – по вольной своей ассоциации – название животного (зверя, птицы, насекомого), имя города и название цвета, а также изображал что-нибудь жестом. Остальные, сузив круг, повторяли произнесенное и изображенное. И возвращались на место.
Доктор Фурин, Илья Ильич, прохаживался за пределами большого круга, подбадривая подопечных словами: «Так!.. Хорошо!.. Отлично!.. Превосходно!..»
– Валентин! Леопард! Рим! Ярко-багровый! – и двумя пальцами знак победы.
– Валентин, – повторяли, сближаясь к центру, курильщики, – леопард, Рим, ярко-багровый, – и двумя пальцами изображали викторию.
– Отлично, Валентин! – восклицал доктор Фурин.
– Маша. Кошка. Вышний Волочёк. Розовый! – и словно плывет брассом.
– Маша, – повторяли курильщики, – кошка, Вышний Волочёк, розовый, – и повторяли по-лягушачьи руками.
– Превосходно, Маша! – радовался за Машу доктор Фурин.
– Андрей! Утконос! Караганда! Белый!
Почему Караганда соскочила у него с языка, Адмиралов сам не знал – в Караганде он никогда не был, и не было у него никаких с Карагандой связей. А что потянулся кверху, словно до потолка руками хотел достать, так это из комплекса лечебной физкультуры одно упражнение («Ох, – говорила ревматолог в прошлом году, – как мне хочется вас на турникете подвесить!..»).
– Андрей! Утконос! Караганда! Белый!
И все тянулись кверху руками, а доктор Фурин кричал:
– Брависсимо, Андрей! Так держать! Выше голову! Блеск в глазах!
Потом всем было велено взяться за руки и, поднимая их, стремительно сойтись у самого центра с пронзительным нутряным криком – да так, чтобы комплексы все, у кого какие есть, в испуге прочь полетели.
Доктор Фурин полушутя отмахивался, давая понять, что зрит отлетевшие комплексы и не хочет, чтобы они пристали к нему. Кыш, кыш – посылал их в окно. Впрочем, окно было задернуто плотной занавеской.
После избавления от комплексов всем стало легко.
Доктор Фурин спросил, не забыты ли основные положения его вступительного слова, и, не поверив группе, дружно заявившей «нет!», провел мини-экзамен.
Далее, разделившись на пары, выполняли упражнения, должные способствовать мобилизации внутренних ресурсов курильщиков.
Например, надо было рассказать напарнику о своей главной проблеме, но не на человеческом, а на птичьем языке. Выслушать встречный рассказ. И обсудить оба.
У Адмиралова собеседницей была Любовь, выбравшая иволгу, неочевидный город Ришикеш и цвет оранжевый. У нее была длинная шея, да и сама она была высокая, выше Адмиралова на полголовы. Ее птичий, как, по-видимому, и должно быть таковому, больше походил на песню. Адмиралов понял, что помимо курения есть в жизни Любови и другие проблемы…
Сам он не знал, о чем бы ему хотелось поведать Любови, наверное, ни о чем, – он решил отделаться бессодержательным высказыванием (тем более что не совсем доверял этим методикам): его птичий был похож на язык попугая, никогда не слышавшего человеческой речи.
Доктор Фурин, положив руки в карманы халата, дефилировал между пищащими, урчащими и щебечущими парами, он прислушивался к птичьему языку и иногда делал замечания. Адмиралову сказал:
– Конкретнее. Почему не хотите раскрыться? Ближе к теме, пожалуйста.
Ему в ответ что-то прощебетала Любовь, словно жалуясь на Адмиралова.
Доктор Фурин кивнул и отошел прочь.
Было предложено сузить тему. Рассказать собеседнику, при каких обстоятельствах пришла мысль о необходимости избавиться от курения. Но теперь уже не на птичьем, а на тарабарском языке.
Тарабарским Любовь хуже владела, чем птичьим. Возможно, ей нечего было на эту тему сказать. Со своей стороны Адмиралов попытался ей рассказать все, как было на самом деле, и он даже, как ему самому показалось, преуспел в изложении своей истории – про жену и ее школьного друга, которого он никогда не видел, – по крайней мере Любовь несколько раз переспрашивала его на своем ломаном тарабарском, а кроме того задавала вопросы – почти по существу.
Тогда Адмиралов захотел узнать, почему она выбрала город Ришикеш, хотя это и не имело отношения к теме курения. Он, однако, забыл название Ришикеш и спрашивал про какие-то Кишириши и Кешерики, но Любовь догадалась, о чем речь, она спросила: «Ришикеш?» – и Адмиралов закивал, потому что Ришикеш и по-русски, и по-тарабарски звучит одинаково. Любовь объясняла вдумчиво, не торопясь, тщательно подбирая тарабарские слова. Адмиралову иногда казалось, что он понимает.
На подобные упражнения ушло около часа.
Наконец доктор Фурин захлопал в ладоши.
– Друзья мои, небольшое объявление. Не сочтите это рекомендацией или, упаси боже, рекламным ходом, но есть одна коммерческая фирма, специализирующаяся на изготовлении демонстрационных препаратов для различных просветительских учреждений, а также программ вроде нашей, хотя, я вам прямо скажу, нам использовать подобные препараты необходимости нет, тем более что Музей гигиены у нас под боком, и там есть много поучительного для тех, кто интересуется анатомией. Так вот, они заключают контракты с курильщиками, преимущественно заядлыми курильщиками, на предоставление в собственность фирме тех или иных, прошу не волноваться, органов – естественно, после фатального исхода, никак не при жизни, это не донорство, да и о каком донорстве можно говорить, если курильщик? Так вот, друзья мои, интерес проявляется не только к легким, но и к печени курильщика, к желудку, например… даже к мозгу. Разумеется, их привлекают в первую очередь перспективные органы, то есть пораженные на момент подписания контракта более других, но это не значит, что они безразличны к патологическим изменениям в начальной стадии, напротив, именно такие представляют значительный интерес, потому что после вскрытия, как вы понимаете, чаше всего приходится иметь дело с другими изменениями – собственно, и приведшими к вскрытию. Деньги платят символические, в зависимости от начального состояния, но даже при запущенной патологии на большие вознаграждения надеяться не стоит, проект привлекателен другим: тем, что гарантирует более-менее регулярное и совершенно бесплатное обследование организма курильщика, вернее, тех органов, которые он предоставил фирме в собственность. Иными словами, их интересует динамика процессов. Прейскурант вот, можете ознакомиться, посылаю по рукам. А вот экспонат. Правда, изготовлен он в другом месте, это из моей личной коллекции, когда-то приобрел в одном институте… Не муляж – настоящий! Желудок, пораженный язвой. С прободением, приведшим к смерти курильщика. Стаж курильщика порядка двадцати лет. Тут наклейка с паспортом, можете ознакомиться, кому интересно.
Выступление доктора Фурина произвело большое впечатление на группу. Взволновал курильщиков не столько вид неподдельной язвы желудка, сколько размер таблиц прейскуранта и деловой стиль предложения. Внутренние органы различались по цене ввиду не только их разновидности, но и их, как там сказано было, степени деградации – причем существенно. К сделке, при всей ее привлекательности, в эту минуту никто не был готов, но было бы грех пренебречь возможностью оценить свою негаданную востребованность, примеряя содержание соответствующих граф на предположительное состояние родных внутренностей. Прикидывали, у кого и что стоит дороже.
– Но об этом вы подумайте на досуге, а сейчас, мои дорогие, пока время есть еще до конца занятий, давайте себя вообразим детишками. Оцените-ка мое предложение, так сказать, с детских, нет, хуже того – с младенческих позиций.
Став младенцами, курильщики реагировали на коммерческое предложение по-разному: одни брезгливо морщились и говорили «фу-фу», другие хихикали, третьи демонстрировали испуг и пытались спрятаться за спинами товарищей.
Наконец доктор Фурин велел повзрослеть.
Повзрослев, стали прощаться.
Валентин (леопард, Рим, ярко-багровый) спросил доктора Фурина, уходя, про язву:
– Вы это из дома принесли?
– Разумеется. Это очень ценный экспонат.
– А почему здесь не храните?
– Я же сказал, это лично моя язва. Я только на первом занятии демонстрирую язву. К тому же я еще читаю лекции в двух местах, язва у меня должна быть под рукой.
Адмиралов и Люба шли к метро. Люба говорила:
