Сергей Носов - Франсуаза, или Путь к леднику
Или ты думаешь, я попал сюда другим путем? Скажи каким. Я посмеюсь.
А то вместе мы давно с тобой не смеялись.
Уже по моему бодрому тону ты наверняка догадалась, что мне полегчало. В городе Лехе на четырехкилометровой почти высоте жить можно вполне. Я тебе уже сказал про аппетит? Так вот, он у меня появился. Акклиматизация проходит успешно. И не только у меня, у всех у нас – и у Любы, и у Командора, и у нашего с тобою биографа. Трех дней – выше горла на дело такое. Завтра прокатимся по монастырям, послезавтра махнем на священное озеро Пангонг, а там дорожный перевал свыше пяти километров.
Завтра, вчера. Позавчера, послезавтра.
На самом деле здесь что-то творится со временем. Ощущаю сплошное сегодня.
Бродили по городу весь день.
Ну да, Лех. Это Лех. А во времена трансгималайской экспедиции (и раньше) называли по-русски: Ле.
Нищих, не думай, немного, почти нет.
Плоские крыши. Горы как будто проросли домами-коробками.
Низкорослые коровы, пасущиеся на помойках. С раскинутыми лапами собаки, спящие в дорожной пыли. Вода, бурлящая в канавах вдоль улиц. Узкие проулки-проходы. Ступени вверх, ступени вниз.
Ступы. Нет, Франсуаза, к Бабе Яге они отношения не имеют. Это сакральные сооружения. По форме что-то среднее между пирамидами и обелисками. Их тут несметное число. Символы. Не буду врать чего, но не ошибусь, если скажу, что всего Мироздания. Типа того. Или тебе этого мало?
Самая большая – размером с дворец и расположена на горе. А есть и такие, что мне по колено. Видел я их.
Сакральные сооружения соседствуют с атрибутами светскости.
Вывески, извещающие на своеобразном английском об исключительных достоинствах ресторанов, салонов красоты, гостиниц и о запрете под страхом крупного штрафа (100, и не рупий, а долларов – значит, относится к иностранцам) уринировать на улицах города.
Пустые пространства королевского дворца (к нему еще надо суметь подняться), дверные проемы в пустоту помещений, там темнота, жалко, что не взяли фонарики.
Первые этажи главных улиц города – торговые лавки. Хозяева зазывают к себе, безошибочно выбирая нужный язык. В нас они сразу распознают русских. Сначала выкрикивают: «Привет!» На ответный привет следует «как дела?». Услышав (или не услышав) русское «хорошо», произносят главное: «Заходи – посмотришь!»
Нам с тобой, Франсуаза, не довелось побывать в Египте, но Люба сказала, что там то же самое. Там, сказала Люба, торговцы сразу выдают весь запас русских слов и выражений – знойным летом будто бы можно услышать «с Новым годом!», – но в Лехе с Новым годом нас никто не поздравил.
Если вступить в разговор с хозяином лавки, он перейдет на английский и немедленно сообщит, что у него много русских друзей. Он скажет, что приехал с Гоа, – и это сообщение как сертификат: все знают, что Гоа едва ли не русская колония.
В Гоа мы с тобой тоже не были, но я готов поверить Командору: делать там нечего.
Странно, но за эти три дня мы еще не встретили в Лехе ни одного русского, нам сказали, наверное, еще не время, переберутся чуть позже, когда в равнинной Индии начнется сезон дождей. То, что наши соотечественники намерены предпочесть горный Лех прибрежному Гоа, не на шутку расстроило Командора. Его вообще обескураживает количество туристов. Десять лет назад, когда он оказался в Лехе, ничего подобного не было.
На тибетском базаре, сравнительно небольшом, провели около часа. Обходили прилавки, лотки. Здесь тоже все рассчитано исключительно на туристов. Люба купила слона, выточенного из кости яка (хотя, на мой взгляд, слону было бы пристойнее быть из слонового бивня). Говорят, в Индии не осталось почти что слонов. Да ладно, откуда слоны в Малом Тибете? Наш с тобой биограф положил глаз на смеющегося Будду. Взвесил на руке, поставил на место. Вырезан из сандала и правда смеется. Командор с видом знатока сообщил, что это не смеющийся Будда, а если смеющийся, то не Будда, а если Будда, то не смеющийся, потому что смеющийся Будда – это другая традиция, это Китай, а не Малый Тибет. Кто-то другой, сказал Командор. Тогда наш с тобою биограф состроил для вида кислую мину, давая понять продавцу, что чем-то фигурка его не устраивает, нам же он сказал, что этот Будда или не Будда ему необходим для работы – будучи на столе, Будда или не Будда будет будить будто бы добрые чувства (в нем самом и в посетителях кабинета). Сначала за фигурку просили семьсот рупий, биограф сторговался до трехсот. Купил. Ему завернули по-простому в газету. Что сказать? – недаром знаток человеческой психики – показывает здесь чудеса торга.
Я тоже купил кулон для Дины – ты не забыла, что у меня есть жена?
Да, Франсуаза, кулон, из бирюзы. Ей понравится.
А тебе – ничего.
А тебе – ничего!
Молодой человек, в футболке с изображением какого-то страшного демона, продавал обычные для этих рядов сувениры. Среди прочих на столе лежала довольно массивная дудка (флейтой ее остерегся б назвать). Увидев инструмент, Командор так и выдохнул: вот он! Я читал об этом предмете, но не помнил, как он называется, да и не догадался, что это и есть то самое. Я видел, как протянул Командор к нему руку, но, одумавшись, тут же отдернул. Он сказал мне: это канглинг! Да – канглинг. Продавец взял дудку со стола и стал расхваливать, но на столь специфическом английским, что я понимал лишь редкие слова. Командор владел местным английским лучше, он перевел мне, что это канглинг настоящий. Объясню, если ты еще не поняла. Это ритуальный инструмент, изготовленный из берцовой кости человека. Используется в практике чод. Никогда не слышала: чод? О тантрическом буддизме наверняка слышала. Ну так вот, это из той области – одна из радикальных практик. Командор мне стал объяснять, но я и без него уже знал (и ты знай), что с помощью этой дуды и еще специального барабана одинокий аскет ночью, на кладбище, призывает злых духов, предлагая им в жертву себя. Барабан должен быть изготовлен из двух черепов – мужского и женского, но у продавца барабана не было. Зато канглинг был у него самый что ни на есть настоящий! Один конец кости был окаймлен металлом, по виду серебром (сам я в руки инструмент не брал), это куда надо дуть, на другом конце металлическая насадка с двумя большими отверстиями, по размеру значительно превышавшая, а по форме повторявшая двояковыпуклую суставную поверхность кости, надеюсь, я правильно ее называю (ты, Франсуаза, в костях разбираешься лучше меня), эта большая – насадка то есть – служила, полагаю, резонатором звука. Обе детали были украшены таинственными рисунками, причем более прихотливым – та, большая, с двумя отверстиями. Помимо рисунков она была еще украшена двумя камнями – синим и красным.
Командор спросил, сколько стоит. Ответ был: две с половиной тысячи. Командор решил, что ослышался, и переспросил еще раз. Две с половиной. Не отрывая взгляда от канглинга, Командор сказал мне, что уже видел в лавке по направлению к мечети (в Лехе, ты знаешь, есть мечеть, а пятая часть жителей здесь, говорят, мусульмане), видел канглинг, и менее роскошный, он в семь раз был дороже. Надеюсь, ты не будешь покупать эту кость? – спросила подошедшая Люба. Где две с половиной, там и полторы, – сказал Командор, готовый к торгу. Мало нам твоих конвертов – не хватает еще в доме человеческих костей! – возмутилась Люба. И тут, пожелав показать товар во всем блеске, продавец поднес канглинг ко рту и затрубил, загудел. Гуд получился жутким – низким и громким, я бы постеснялся назвать этот звук музыкальным. Командор сделал знак рукой: не надо! Он сказал мне, что трубить может только адепт при исполнении ритуала. И назвал свою цену: полторы. Продавец был готов согласиться на две, но тут вмешалась Люба: с ума сошел? Если купишь кость мертвеца, я уйду из дома!.. – Да чем тебе не нравится кость? Ты же сама стрижешь собак, у нас дома хранится собачья шерсть, а это те же самые мертвые ткани!.. – Я не стригу мертвых собак, а это кость мертвеца!.. – Совсем необязательно мертвеца! Человек мог потерять ногу и остаться живым!.. – Да как ты вообще можешь сравнивать собачью шерсть с человеческими костями?! Командор вздохнул и с улыбкой сожаления отошел прочь от прилавка, а продавец еще что-то возбужденно выкрикивал, готовый на очередные уступки. Люба, наверное, почувствовала, что была с мужем слишком резка, теперь уже примирительным тоном сказала: нас бы не выпустили. Арестовали бы в аэропорту. Наверняка вывоз человеческих костей запрещен. – В самом деле, это ж чьи-то останки, – поддержал я Любу. – Что бы вы понимали! – сказал Командор.
Ужинали мы в вегетарианском ресторане. Я тебе уже говорил про свой аппетит. Ну так знай: все хорошо.
Одна беда – закрыт Ротанг, перевал в пятидесяти километрах, не доезжая Манали. А мне обязательно надо на ту сторону хребта, я правдой или неправдой должен добраться до Ришикеша. Вот там-то мы с тобой и обсудим кой-какие детали. Там-то и поговорим.
7
Шагнув в центр круга, пятая по счету громко сказала:
