Владимир Гурвич - Погибают всегда лучшие
Прошло больше часа, никто к нам не выходил, мы тоже не пытались ничего узнать. Мы по-прежнему молчали, как будто от нашего молчание зависел исход операции. Внезапно сверху спустился дежурный хирург, делавший операцию. Он подошел к нам, лицо его было хмурым и усталым.
– Пять минут назад он умер, – тихо объявил он. – Он потерял много крови. Если бы его привезли на минут десять-пятнадцать раньше, то, как знать. А так… – Он пожал плечами. – Пуля задела плевру.
И тут случилось со мной то, что, еще не случалось никогда, даже тогда, когда я узнал о смерти брата; я опустился на холодный пол и заплакал. Я видел, что все смотрят на меня с некоторым недоумением, но мне было абсолютно все равно. Я продолжал плакать и ничего не мог со собой поделать. Такой жалости я не испытывал еще ни к кому. Я представлял Алексея лежащим мертвым на операционном столе, и от этого мои рыдания становились еще сильней.
– Это я виноват в его смерти, я виноват, – причитал я.
– Успокойся! – Олег обхватил меня за плечи, поставил на ноги и с силой тряхнул. – Кому сказал: успокойся. Ты не виноват, виноваты в этом эти подонки. И они сегодня получили по заслугам.
Я уткнулся в широкую грудь Олега и внезапно почувствовал его руку на своих волосах.
– Ну, успокойся, – сказал он уже другим, даже скорей не мягким, а нежным голосом.
– Пусть плачет, – вмешался Анатолий, – это божьи слезы. – Я могу пройти к нему? – спросил он уже у врача.
– Вы все можете пройти.
Алексей лежал на операционном столе и его собирались везти в морг. Я взглянул на его лицо; оно было очень бледным и очень живым.
Анатолий подошел к телу юноши и перекрестил.
– Ты, в самом деле думаешь, что он уже там? – поднял я глаза к верху.
– Я нисколько в том не сомневаюсь. Поверь, ему хорошо. Мы не тело, мы – дух.
Я смотрел на Анатолия и думал о том, что самые счастливые люди – это верующие люди. Я же сегодня ночью, кажется, разуверился абсолютно во всем.
Глава двадцать четвертая
Утром я не поехал на работу. Я лежал на своей кровати в своей квартире и смотрел в потолок. Я находился в полной прострации. Мне было абсолютно все безразлично. Меня не интересовали внешние события, не интересовал этот умирающий преступный город. Лучше бы его вообще не существовало никогда. Или бы он внезапно исчез с лица земли. Случалось же в истории такое, когда какое-нибудь стихийное бедствие, например, землетрясение или цунами за считанные мгновения уничтожали целые селения. Церковь уверяет, что такие события происходят в наказания за наши грехи. А здесь столько грехов, что их хватило бы на разрушение целой страны. Тогда почему же он спокойно стоит себе, и даже ветер не шевелит ветви деревьев, которые видны мне из окна.
Почему бы мне не подать сегодня в отставку, вяло думал я. Хватит с меня этих нерешаемых проблем, этой крови, которая темным несмываемым осадком скапливается в моей душе. Я не железный и на меня сильно действует смерть людей. Уже два человека погибли из-за меня. Если бы я не втянул их в свои дела, они были бы живы.
Я никого не желал видеть, но меня желали видеть многие. Даже слишком многие.
Первым появился Олег.
– Тебя нет на работе, я был у тебя в приемной, секретарша сказала, что не имеет представления, где ты. Ты даже не соизволил ей позвонить. А между тем весь город тебя ищет, пока я был в мэрии, секретарша ответила по меньшей мере на десять звонков. И все спрашивают, что с тобой, где ты, жив ли еще?
Я посмотрел на Олега.
– Я жив, а он мертв. А должно быть наоборот. Он дважды нас спас.
Сначала подал сигнал тебе, потом защитил своей грудью от пули Толю. Ты понимаешь, что случилось этой ночью.
– Мне тоже чертовски жалко паренька, но что поделать, мы все рисковали одинаково. Ему не повезло.
– Ты называешь это «не повезло?».
– Послушай, не цепляйся к словам, главное в другом; Горец мертв, а это был один из самых страшных бандитов в городе. Его банда разгромлена, мои ребята вместе с Ермохиным переловили почти всех. Кажется, только двоим удалось смыться. И сейчас вся эта шайка сидит в милиции. Теперь самое важное, не позволить никому их выпустить оттуда. Нужно эту братию немедленно переводить в область; пусть там ведется следствие. Только ты можешь этого добиться. А ты лежишь на кровати и плюешь в потолок.
– Мне все равно, что будет с этими подонками.
Кажется, я впервые увидел, как Олег по-настоящему рассердился.
– Слушай, немедленно кончай свой балаган. Хватит изображать из себя вселенскую скорбь. У тебя дел невпроворот. Там на твоем столе целая кипа бумаг, которые надо подписывать. Без твоей ручки банк не выдаст ни копейки.
– Плевать.
– Знаешь что.
Внезапно я почувствовал, как мое тело оторвалось от кровати и поплыло по воздуху. Через несколько секунд оно приплыло в ванную, где его подставили под ледяной душ. Я не сопротивлялся, мне было все равно; под душ так под душ.
Затем Олег, словно ребенка вытер меня полотенцем, из шкафа достал костюм и галстук.
– Одевайся и марш на работу.
И тут до сего момента совершенно покорный я восстал.
– Не пойду, я сегодня подаю в отставку.
– Что?! В отставку! – так рявкнул прямо мне в уху Олег, что у меня завибрировали перепонки. – Да я тебя в порошек размолочу. Ты знаешь, что ночью тяжело ранили одного из моих ребят – Юру Дубова. И врачи до сих пор не уверены, выживет ли он. Он получил ранение, спасая тебя. Он верил, что ты продолжишь борьбу.
– Мне очень жаль. Но я не могу, что-то надломилось во мне. Я переоценил свои силы. Как ты думаешь, сколько крови еще прольется?
– Сколько суждено, столько и прольется. Но если ты будешь себя так вести, то ее будет гораздо больше. После того, что произошло этой ночью, они озвереют и могут пойти ва-банк. Кто их остановит, ты подумал?
– Но почему я. Есть милиция, я – мэр, я должен заниматься устройством общественных уборных. Кстати, во всем городе нет ни одной. Нужна программа развития туалетов. Этим я может быть и займусь, если не уйду из мэров.
– Я тебя еще раз окачу холодным душем, – пообещал Олег. – Ты поедешь на работу?
– Поеду, только дай мне еще час.
– Хорошо. Я позвоню твоей секретарше и скажу, что ты приедешь через семьдесят минут.
Я безвольно кивнул головой; мне было все равно, что будет делать Олег.
Олег ушел, но в одиночестве я пребывал всего несколько минут. Дверь отворилась, и на пороге появился Анатолий. Он сел рядом с моей кроватью.
– Что скажешь? – спросил я.
Анатолий вздохнул.
– Ты знаешь, это звучит странно, но у него была душа, которая тянулась к свету, к Богу. Он сам этого не сознавал; слишком много было в его жизни людей, которые сделали все, чтобы превратить его душу в черное адское пламя. И сколько таких еще так как он. Легион. Их можно спасти, я убедился в этом. Если с человеком разговаривать, обращаясь непосредственно к его душе, к самому высокому, что есть в нем, то результат бывает замечательный; человек вдруг начинает чувствовать, что он совсем не такой, каким казался себе.
– Толя, вокруг нас витает смерть. Пока ты доберешься до одной души, скажи, сколько погибнет человек? Один, десять? Слишком большая цена такого спасения, ты не находишь?
– В чем-то ты прав, – признался Анатолий. – Я, как и ты скорблю по убиенному. Завтра в двенадцать будет панихида.
– Я приду.
– Тебе нужна моя помощь?
– Спасибо, Толя, я тебе благодарен, но мне почему-то лучше, когда я один. Я не знаю, что говорить. А так я могу молчать. Самое удивительное, что я совершенно не могу понять, что со мной творится. Просто очень тяжело.
– Если тебе хочется молчать, то это означает, что начинает говорить в тебе твоя душа. В начале всегда так бывает. Поверь мне, я все это уже переживал, со мной происходило почти тоже самое, что и с тобой.
Я посмотрел на своего старого друга, но ничего не сказал, только дотронулся до его руки и почувствовал ответное крепкое мужское пожатие.
Анатолий ушел, но и на этот раз долго я не пробыл один, в дверь в очередной раз позвонили. Я накинул на себя халат и отправился открывать. На пороге стояла Ксения.
Я почувствовал смущение, никогда я не представал перед ее очами в столь одновременно жалком и ужасном виде: небритый, непричесанный, да вдобавок в домашнем халате, из под которого выглядывали волосатые ноги, одетые в черные носки. По-видимому, моя всклокоченная прическа произвела на нее должное впечатление, так как ее глаза на мгновение изумленно расширились. Но почти тут же приобрели свой привычный размер.
– Я, кажется, не вовремя, – проговорила она. – Извините, я уйду.
Я не подумала, что вам сейчас надо отдыхать.
– Нет, что вы, – поспешил остановить ее я, – это не отдых. Я рад, что вы пришли. – Эти мои слова были абсолютной правдой.
– Хорошо, я останусь. – Однако ее голос звучал не совсем уверенно.
Я провел ее в комнату.
– Как ваши дела, как Андрей? – спросил я.
