Владимир Гурвич - Погибают всегда лучшие
Американцев звали Стивен Гиддингс и Эдвард Макбрайд. Они были очень похожи друг на друга, хотя внешне сильно отличались; Гиддинс был толстый и лысый, а Макбрайд поджарый, с густой шевелюрой. Но оба холеные, в хорошо сшитых костюмах, с постоянной дружеской и одновременно скрытно-снисходительной белозубой улыбкой, и тот и другой очень контактные.
Вознесенский оказался прав, ко мне и к тому, что происходит в городе, они проявили просто огромный интерес и засыпали вопросами. Я отвечал подробно и искренне, не пытался приукрашивать положение, но всячески агитировал за строительство гостиничного комплекса, доказывая прибыльность этого проекта. Общение наше облегчалось тем, что я неплохо знал английский; еще в школе я открыл, что у меня хорошие способности к языкам. Не могу сказать, что я уделял этому предмету повышенное внимание, но, как оказалось, моих знаний хватило на то, что бы вполне сносно объяснять заморским визитерам, почему им выгодно вкладывать свои зеленые купюры в наш тоже зеленый из-за большого количества садов город.
За весь вечер с Вознесенским мы не обмолвились и словом и даже старались держаться подальше друг от друга, если не считать момента, когда он представлял меня своим гостям. Но это не мешало мне украдкой наблюдать за ним. И я не мог не заметить, как сильно он изменился. Всегда энергичный, бодрый, целеустремленный и гостеприимный, сейчас он казался мне каким-то усталым и безразличным; у меня даже создалось впечатление, что его тяготят обязанности хозяина дома. Видя его таким, мне становилось грустно; я слишком хорошо помнил, чем обязан этому человеку. Не будь его, я бы не выступал сейчас в почетной роли мэра и вообще неизвестно, что случилось бы дальше со мной… Но сейчас между нами, словно стена встала тайна, которая разрушала те чувства, что связывали нас до недавнего времени.
Гости стали разъезжаться, долго прощаясь перед этим с устроителем приема. Я тоже не мог не подойти к нему.
– Можете ли вы ненадолго задержаться, Владислав Сергеевич? – попросил он меня.
– Да, Борис Эдмондович.
Зал опустел, гости оставили после себя большое количество бокалов и тарелок с остатками еды и напитков.
Вознесенский с какой-то грустью смотрел на остатки только что закончившегося пиршества. Я чувствовал себя усталым, и его молчание немного раздражало меня.
– Хотите выпить? – вдруг предложил он, берясь за бутылку коньяка.
– Нет, я достаточно выпил с американцами. Я заметил, что они в этом деле не дураки.
– Они остались довольны встречей с вами.
– Я – тоже.
– В отличии от встречей со мной, – усмехнулся Вознесенский.
– Вы сами виноваты.
– Да, я знаю.
– Сегодня Очалов был у меня, он собирается возбудить уголовное дело против Романова.
– Мне это известно, но не волнуйтесь, уголовного дела против Олега он не возбудит.
– Откуда у вас такая ценная информация? Неужели Очалов находится с вами на прямом проводе?
– Очалов, Очалов, – слегка раздраженно проговорил Вознесенский, – дался он вам. Ну кто он такой?
– Старший следователь городской прокуратуры.
Вознесенский как-то раздраженно и одновременно пренебрежительно махнул рукой.
– Поверьте, не в нем дело.
– Я верю, что не только в нем, есть фигуры и поважней. Но он тоже важен, он преступник. А преступник должен сидеть в тюрьме или хотя бы быть в бегах, чтобы ее избежать, а не занимать кабинет в городской прокуратуре. Или я не прав?
Ответом мне стал вздох Вознесенского.
– Меня очень мучит наша размолвка, – вдруг признался он. – Я понимаю, что вы думаете обо мне, и это вызывает у меня неприятное чувство. Но человек далеко не всегда властен в своих поступках. И все же осмелюсь обратиться к вам еще раз с просьбой – не обращайте внимания на Очалова, доверьте его мне. Он не так опасен, как вам представляется.
– Он на моих глазах убил человека. Нет, я не могу сделать для него исключения.
– Сделайте, прошу вас очень, сделайте. – В словах Вознесенского зазвучала мольба. Это было столь неожиданно, что я несколько секунд не знал, что сказать и как поступить. Никогда я не видел Вознесенского столь жалким и сломленным.
– Вы хотите от меня того, чего я не могу вам пообещать. Нам лучше прекратить этот разговор.
– Да, наверное, лучше прекратить, – как-то мрачно согласился Вознесенский. Он налил себе коньяк в рюмку и выпил. – Спасибо что пришли на мой прием.
Я стоял в церкви и слушал Анатолия. Облаченный в одежду священника, он мне казался чужим, непохожим на себя. Я смотрел на неподвижное лицо Алексея, лежащего в гробу, – и ничего не чувствовал. Но это было не бесчувствие равнодушия и безразличия, это было бесчувствие обессилевшегося отчаяния. Я не знал, каким образом я смогу сбросить с души тяжелый камень вины за гибель этого мальчика. Жить же с этой тяжестью казалось невыносимым.
Из церкви процессия двинулась на кладбище. Могилу для Алексея приготовили все на той же алее жертв бандитского террора, о которой я совсем недавно ему говорил, вовсе не думая о том, что именно он найдет покой здесь следующим. Когда я был тут последний раз, крайним было захоронение моего брата, теперь за ним следовало захоронение Архипенко. И вот теперь еще одно.
На скромные поминки я не остался, меня ждало слишком много дел. Я вернулся в мэрию и едва занял свое кресло, как раздался звонок прямого телефона с городом. Я сразу же узнал голос Монаха.
– Ну что, мэр, вернулся с кладбище. Ты себе местечко присмотрел. Как раз рядом с ним. Скоро тебе там лежать. Горец тебе костью в горле станет, это я тебе обещаю – Монах. Или думаешь, тебе это сойдет. Знаешь ты о том, что мы были с ним корешами? Я объявляю на тебя охоту. Чего молчишь, ты меня слышишь, гнида?
– Не беспокойся, слышу. Хочешь дам совет: если у тебя есть хоть пару грамм мозгов, дергай отсюда немедленно. И подальше. Не то отправишься в ад вслед за Горцем. Или ты еще не понял, что я слов на ветер не бросаю. А позвонил ты мне потому, что испугался. Вот и хочешь меня запугать, чтобы уравнять наши шансы. Не выйдет, это не ты, а я объявляю на тебя охоту. И когда поймаю, ты уж на меня не пеняй, за все получишь сполна: и за моего Алексея, и за этого парня, который убил твой кореш, и за всех остальных, что лежат на той алее кладбища. А сейчас не мешай мне делами заниматься.
Не дожидаясь ответа, я бросил трубку. Я ощутил тревогу. Угроза Монаха была более чем реальной, это не тот человек, который только запугивает. Если он сказал, что объявил на меня охоту, так оно и есть. Причем, он находится где-то поблизости, он позвонил сразу, как я вошел в кабинет. Где же его наблюдательный пункт?
Я подошел к окну, которое выходило на площадь. Я не боялся стоять возле него, так как не так давно обычные стекла заменили на пуленепробиваемые. Да и если мне суждено умереть от пули Монаха, то меня все равно ничего не спасет.
Я посмотрел на часы. Сегодня у меня была запланирована встреча с жителями «Хуторка». Я должен был им рассказать о том, что происходило у них позавчера вечером и что теперь им больше ничего не угрожает – банда Горца ликвидирована, а ее члены сидят в камере предварительного заключения и ждут этапирования в областной центр. Об этом я уже договорился с тамошним руководством МВД.
Я снова находился в старом обшарпанном Доме культуры, актовый зал которого был заполнен битком. Я рассказывал о том, что произошло, и в ответ физически чувствовал теплоту собравшихся тут людей. Давно я не был свидетелем такой единодушной радости и ликования. Вставанием и минутой молчания мы почтили память Алексея.
Внезапно я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, я повернул голову и увидел Григория. Рядом с ним сидел его отец. В отличии от радостно улыбающихся вокруг лиц, Григор смотрел на меня очень серьезно, словно о чем-то хотел спросить или предупредить. Почему-то мне сразу же сделалось тревожно.
Я снова и снова как бы ненароком поворачивал голову в его сторону, и всякий раз натыкался на его взгляд. Я уже почти не сомневался, что таким необычным образом он желает мне что-то сообщить. Но что?
Я сошел со сцены, меня окружили люди, пожимали руки, что-то говорили, о чем-то спрашивали, но я почти не понимал, что происходит. Все мои мысли были сосредоточены на одном – на разгадке послания этого напряженного взгляда. Я осмотрелся вокруг и заметил, что Григорий исчез.
– Будьте внимательны, возможно нам грозит опасность, – прошептал я своим телохранителям. Ребята кивнули головой и стали прокладывать коридор в окружающей плотной меня толпе.
Без всяких инцидентов мы вышли из здания, сели в машину и помчались в сторону центра города. И все же у меня было предчувствие, что опасность не миновала, она где-то рядом, поджидает меня за одним из поворотов.
До мэрии оставалось езды минут пять-семь. Мы выехали на главную городскую магистраль, и в этот момент раздался сильный взрыв. Джип бросило куда-то в сторону, затем перевернуло. Я почувствовал сильный удар по затылку и все же успел подумать: вот об этом и предупреждал Григорий. После чего я потерял сознание.
