Владимир Гурвич - Погибают всегда лучшие
– Когда-то я дал клятву себе, что никогда больше не возьму в руки оружия. Но чтобы тебя уничтожить, я бы отступился от нее. Если я останусь в живых, то стану делать то, что не сумел завершить Влад.
– Подождите! – воскликнул я. – Давайте договоримся. Герман, зачем брать лишний грех на душу; если ты не хочешь убивать Толю, не убивай. Я тебя обещаю от его имени, что он не будет ничего против тебя предпринимать.
– Я тебе не даю такого права говорить от моего имени! – почти прокричал Анатолий.
– Герман, не слушай его, он сейчас слишком взволнован. Пусть посидит у тебя пару деньков, остынет, а потом ты его отпустишь. Он священник, он не может преследовать тебя. Ему запрещает церковь. Он совершенно для тебя не опасен.
– Я сложу с себя сан.
– Это не имеет значения, ты сам говорил, что священник, это не профессия, это призвание, это дар божий. А кто как не ты им наделен сполна. Ты не сделаешь ничего плохого Герману.
– Сделаю! – Анатолий с завязанными руками бросился прямиком на Григора, по пути оттолкнув одного из телохранителей. Но добраться до него ему не удалось, его схватили, повалили и стали пинать ногами.
Несколько минут Григор смотрел на эту экзекуцию.
– Скажи им, чтобы они прекратили! – взмолился я.
Григор как-то странно посмотрел на меня и крикнул: «Хватит».
Телохранители неохотно отошли от распростертой на начищенном до блеска паркете своей жертвы. Кровь стекала на пол из разбитого лица Анатолия, и на физиономии Григора появилась брезгливая гримаса.
– Сделайте что-нибудь, чтобы у него не шла кровь, – приказал он.
Один из парней приложил к лицу Анатолия свой носовой платок, который мгновенно намок от крови. Я посмотрел на Григору и увидел, как что-то изменилось в нем; у меня возникло ощущение, что эта игра ему надоела, то ли стала неприятной.
– Вы сегодня умрете, – произнес он странным тоном, как будто говорил о какой-то скучной малозначительной вещи. – Я не хотел такого финала, но вы сами его выбрали. Он подошел ко мне, долго и пристально смотрел мне прямо в лицо. – Удивительно, но я думал, что мне это доставит гораздо больше радости. Наверное, я перегрел свои чувства. Знаешь, мне тебя будет не хватать, раньше все, чтобы я не делал, я делал, мысленно соревнуюсь с тобой. И вот сегодня соревнование окончено. А я так привык к нему. Тебя победить оказалось совсем легко. А я-то думал, что это ты, а не я родился победителем.
– Ты правильно, Гришка, думал, – сказал я. – В этом мире погибают всегда лучшие, а подонки, вроде тебя, остаются жить. И сейчас ты лишь подтверждаешь это правило.
Мои слова произвели на него неожиданное действие, он вдруг зашипел, как масло, попавшее на раскаленную сковородку, затем вдруг взмахнул рукой и ударил меня в солнечное сплетение. Он не был очень физически силен, но все же он вложил в этот удар все свою накопленную за многие годы ненависти ко мне, а потому я моментально сложился пополам.
– Скажите Горцу, пусть везет их, как договорились, на пустырь.
Так как я и Толя были оба не транспортабельны, нас поволокли по ступенькам вниз. Было больно, хотя по сравнению с тем, что нас ожидало, это можно было признать пустяками, легкими щелчками. Я закрыл глаза; единственное, чего я сейчас желал, это умереть достойно и без мучений. Но у меня было много оснований полагать, что Горец не позволит мне слишком легко и быстро переселиться на тот свет, он не упустит такую возможность, как дать волю своим садистским наклонностям. А к нему присоединятся и другие члены его банды; тем более такие намерения они уже дружно высказали.
Нас запихнули в джип; там уже находился и Алексей. Впереди нас сидел Горец.
– Ну как, шериф и ты священник, вы готовы. Предупреждаю, будет больно. Но уж простите, ребята, ничем не могу помочь, уж очень много желающих поучаствовать в ваших проводах.
Мы снова поехали через город, я не знал, куда нас везут, в каком месте они решили обрезать нити наших жизней. Я повернулся к Анатолию; тот спокойно смотрел перед собой, и мне даже показалось, что он улыбается. Уж не сошел ли он с ума, мелькнула у меня мысль.
Заметив, что я смотрю на него, он повернул ко мне голову; я не ошибся, он в самом деле улыбался.
– Толя, – негромко позвал я его.
– Да, Влад, слушаю тебя.
– Нам надо попрощаться.
– Да, перед новой встречей.
Будет ли она, с тоской подумал я. Мне бы его уверенность.
– Зря вы решили меня освобождать, – сказал Анатолий. – Я не боюсь смерти. С тех пор, как я понял, что жизнь вечна и едина, страх смерти у меня пропал начисто. Ты слышишь, Алеша, не бойся ничего, то, что ты сделал в последние дни, очистило тебя и ты сможешь с чистой совестью предстать перед нашем Господом.
– Да, – отозвался Алексей, но по его голосу трудно было определить, что он думает и чувствует.
– Я рад, Владислав, что был твоим другом. Спасибо тебе за это.
– Я тоже рад этому, Толя. И я не жалею, что пошел тебя освобождать. Ты же понимаешь, по другому я не мог поступить.
– Понимаю. Так о чем же жалеть. Каждый из нас сделал главное, он поступил так, как должен был поступить. Ты знаешь, когда я пришел к ним и стал говорить, то я увидел, что это действует. Достаточно было посмотреть на их лица. Что-то вечное стало просыпаться в их душах. Поверь мне, слово гораздо более сильное оружие, чем любой автомат.
– Боюсь, что сейчас нам не помогут никакие слова.
– Точно сказано, шериф, – вдруг вступил в разговор Горец. – Слова вам не помогут. Тем более их уже и некогда произносить, мы почти приехали. А черт! – вдруг выругался он.
Навстречу нам, ослепляя нас мощными противотуманными фарами, мчался Джип. Я сразу узнал его, это была машина Олега. Раздалось несколько выстрелов и автомобиль, в котором ехали мы, резко развернуло; у него были пробиты шины. Я понял, что теперь наше спасение зависит только от нас.
Горец стал разворачиваться в нашу сторону, поспешно доставая из-за пояса пистолет. И хотя у меня руки были крепко связаны, без всякого сомнения, профессионалам этого дела, я обрушил удар на голову бандита. Анатолий тем же самым приемом вырубил шофера.
После нескольких попыток мне удалось открыть дверцу джипа и вывалиться наружу. Вокруг меня царило нечто невообразимое; на коротком пятачке скопилось не меньше пяти машин, все с горящими фарами, освещающие поле боя. Звучали яростные крики, которые периодически перемежались звуками выстрелов.
Кто-то навалился на меня, я отчаянно отбивался, но так как мои руки были по-прежнему связаны, я никак не мог сбросить с себя противника. Наконец я все же изловчился и ногой попал ему в пах. Тот взвыл и отлетел в сторону.
Я побежал к машине Олега, но неожиданно дорогу мне преградил Горец. Он криво усмехнулся и нацелил на мой лоб пистолет.
– Ну, прощай, шериф, – проговорил он. Но выстрелить он не успел, вместо этого я увидел, как появившийся сзади него Анатолий ударил его ногой куда-то в бок. Толчок был такой сильный, что Горец упал. Но тут же вскочил.
– Ах, ты… – закричал он и нацелил пистолет на Анатолия. И в этот миг чье-то тело с громким криком «дядя Толя» метнулось вперед и заняло пространство между Горцем и Анатолием. Раздался выстрел, и Алексей прижав руки к груди упал сперва на колени, а потом повалился на землю.
Рядом с нами вдруг появился Олег; Горец повернул голову, чтобы посмотреть на своего нового противника, и это промедление стало для него роковым; Олег дважды нажал на курок пистолета. Я знал, что стрелял он великолепно, и две пули, словно в десятку мишени, вонзились в грудную клетку Горца, прямо в то место, где у него было сердце. Горец с каким-то изумлением, словно не веря в реальность происходящего, посмотрел на стрелявшего, затем повалился на асфальт. У меня не было сомнений, что для него на этом свете все было кончено. Но радоваться этому обстоятельству не было времени.
– Алексей ранен! – крикнул я.
– В машину его! – ответил криком Олег.
Вокруг нас по-прежнему кипел бой, но мы не обращали на него никакого внимания. Олег ножом перерезал наши путы, мы, насколько это позволяли обстоятельства, осторожно подняли Алексея на руки и понесли к машине. Он тихо стонал, кровь вытекала из него ручьями. Я понимал: самое опасное для него не само ранение, а ее потеря.
Пока мы ехали в больницу, Алексей несколько раз терял и обретал вновь сознание. Он стонал, звал маму, какую-то Свету. Мы перевязали его, но бинт почти сразу стал мокрым от крови.
Мы привезли его в туже больницу, из которой он вышел всего несколько дней назад. Не надо было быть врачом, чтобы понять, что положение юноши было тяжелым. Его сразу же повезли в операционную.
Мы сидели в приемном покое и молчали. Я смотрел на голую серую стену, что была напротив меня. Мне было страшно думать, потому что любая мысль вызывала жгучую душевную боль. Это я и только я виноват в том, что ним произошло.
Прошло больше часа, никто к нам не выходил, мы тоже не пытались ничего узнать. Мы по-прежнему молчали, как будто от нашего молчание зависел исход операции. Внезапно сверху спустился дежурный хирург, делавший операцию. Он подошел к нам, лицо его было хмурым и усталым.
