Николай Удальцов - Бешеный волк (сборник)
– А генетика, это точная система?
– Самая точная.
После игры в кости, разумеется.Приблизительно такой же разговор произошел у меня с поэтом Иваном Головатовым, в то время научным сотрудником в биологическом НИИ. Тогда я понял, чем ученый отличается от нормального человека. – Игра в кости? Анатомия, что ли? – ответил мне он.
– …Ты когда-нибудь занимался коллективным сексом?
– Нет, – солгал я, потому, что не знал, куда может завести ответ: «Да».
Дважды в этой жизни я имел дело сразу с двумя женщинами одновременно.
В первый раз мне это не понравилось потому, что привело к почти публичному скандалу, причину которого я так и не понял.
Во второй – понравилось просто потому, что мне это понравилось…– Нет, – солгал я, – Думаю, что мне это не понравилось бы.
– Мне – тоже.
Это тоже повлияло на то, что я сбежала из Болгарии.
Дело в том, что вместе со мной работала еще одна женщина.
– Русская? – попробовал догадаться я.
– Она, – совсем беззлобно усмехнулась Лада, – Увидела во мне конкурентку перед хозяином – вот и стала лезть, куда не надо.
Даже в постель.
– Значит, даже в проституции есть своя проституция, – вздохнул я.
И подумал: «Как в живописи…»
– Лада, скажи – некоторые женщины занимаются проституцией по какому-то сексуальному влечению, или только ради одних денег?
– Ради одних денег проституцией занимаются некоторые мужчины.
И не на панели.
– А женщины?
– Тебе иногда хочется иметь много женщин?
– Да, – честно признался я.
– Так и женщине хочется иметь много мужчин.
Только хочется, чтобы «потом», ей говорили нежные слова и дарили цветы, а не отпихивали, как отработанный хлам.
– Такое – часто встречалось.
– Каждый раз бывало по-разному…– Ты мне скажи – удовольствия, это все плоды такого секса? – Нет. Это пустоцветы без плодов…
– …Тебе приходилось иметь дело с проститутками? – это уже был почти житейский вопрос. – Понимаешь, Лада, я – художник, писатель… – я не боюсь громких слов и предпочитаю называть вещи своими именами. И то, что у меня не много опубликованных слов, не означает, что я не имею права относиться к себе как к писателю.
Как, кстати, это не означает, что я должен относиться как к писателям, ко всем тем, у кого опубликованных страниц много. Для некоторых пишущих я бы ввел термин «детектеныш» – классик для идиотв.
Кстати, кроме всего прочего, а, может, прежде всего, детективщикам не мешало бы помнить о том, что каждая их книга – это три десятка вырубленных деревьев.
– Когда вы стали писателем? – спросили меня однажды. – Когда мне надоело им не быть…
– …Понимаешь, Лада, я ведь художник и писатель, значит – как-никак, лицо общественное. И вокруг меня достаточно дружественных мне женщин, чтобы не обращаться к проституткам, – сказал я, а сам подумал: «Так ведь и проживешь всю жизнь, и ни с одной проституткой не свяжешься…»
Мы замолчали совсем не надолго, и молчание прервала она:
– Наверное, ты сторонник целомудрия и непорочности? – спросила она, заранее зная, что это не так. Возможно, ей просто хотелось увидеть то, как я буду пытаться выкрутиться.
Это было наше первое противостояние, и мне кажется, что я выдержал экзамен.
Впрочем, мне даже не пришлось напрягаться – я просто сказал то, что думал:
– Непорочность – это порок в любви.
И вообще, по-моему – любовь, держащаяся на одном целомудрии – это история с плохим концом.
Во всяком случае – со скучным…
Мы в очередной раз нашли с Ладой общий язык, и самым ценным было то, что сделали мы это без всякого напряжения.В этот момент, я заметил на груди у Лады крестик:
– Ты верующая? – в ответ она пожала плечами, а я подумал, что это самый глупый вопрос, который я мог бы задать женщине, недавно занимавшейся проституцией:
– Не боялась, что Бог накажет? – глупо спросил я.
Глупо.
Потому что, честное слово, мне до сих пор не понятно: кому больше нужна церковь – тем, кто грешит, или тем, кто – нет?
– Не боялась. Для того, чтобы претендовать на наказание, преступление должно быть успешным…– И знаешь, – добавила она чуть позже, – Десять заповедей – это просто плюрализм преступлений…
Разговор вполне мог бы вступить в ту фазу, которая меня не интересовала никогда – кто, во что верит – и кто, как к этому относится.
И я остановился:
– Бог с ним, с Богом. Расскажи о том, что было в Болгарии?Дело в том, что несколько лет назад, посол Болгарии господин Василев, купил у меня картину.
С тех пор, меня время от времени приглашают на приемы в посольство, я провел выставку в Болгарском культурном центре – в общем – Болгария мне не чужая.
Во всяком случае, не более чужая, чем Гренландия.Кстати, господин Василев очень приятный человек.
Думаю, российские послы за границей тоже очень приятные люди. И по ним иностранцы судят о россиянах.
И, наверное, это суждение правильное.
Жаль только, что все стены в моем подъезде исписаны россиянами матерными словами.
И в остальных подъездах – тоже…– В Болгарии я попала в небольшой городок на побережье – там все или на побережье, или в горах – маленький городок или большая деревня.
Устроилась я там работать в бузуки.
– Бузуки – это?.. – попробовал уточнить я.
– Бузуки – греческое название – у болгар все называется по другому – но я, как «гречанка», повторяла тот термин. Бузуки – это ресторан, бар, гостиница вместе взятые.
И «это» – тоже.
– Многие ходили туда, ну в эти – бузуки?
– Это был маленький городок.
А в маленьком городке трудно пойти не туда…Как и в большом…
– Ты там была одна – русская?
– Я там была одна белорусска. Русская там была другая.
Из-за этой русской у меня потом и возникли проблемы.
Но это потом.
Вначале, я была у хозяина любимицей.
Он называл меня «Моя самая нежная кожа» – у болгар это комплимент.
А знаешь, какой красавец был?
Жалко, только что поп.
– Что? – едва не поперхнулся я.
Поп – это было слишком серьезно.
И, как-то, не слишком скромно для церкви.
Впрочем, скромность – такая двоякая вещь, что, наверное, многие постеснялись бы ходить в церковь, если бы рассчитывали встретить там Бога лицом к лицу.– Не удивляйся. У Болгар и вера, и атеизм – какие-то синтетические.
– И что, поп сказал, что он тебя хочет? – ну и попы же у них, в Болгарии, круче художников в Москве – я, например, до сих пор не мог сказать Ладе, что я ее хочу.
– Конечно, да я и сама это почувствовала.
– У тебя хорошо развита интуиция.
– Интуиция здесь не причем.
Если женщине нужна еще и интуиция для того, чтобы понять то, что хочет от нее мужчина – это не женщина…
– То есть, ты чуть не влюбились в своего хозяина?
– Почему – чуть? Просто влюбилась.
Это была такая разновидность нарушения производственной дисциплины.
– …В этом городке я была уважаемым человеком. Каждый второй со мной здоровался.
– Ты занималась «этим», – я почему-то не мог сказать Ладе: «Ты была проституткой», – и была уважаемым в городке человеком?
– Знаешь, в те времена, чуть ли не каждый мужчина в городке имел со мной дело, но видеть во мне близкую знакомую – им было выгодно.
Они должны были быть уверенными в том, что выглядят мужчинами, не пользующимися проститутками.
Такая вот, растяжимая мораль.
Это теперь, когда наших, – я не понял, что она подразумевала под «нашими», – проституток или россиянок, но уточнять не стал, – хоть пруд пруди, днем у них демонстрации с требованиями изгнать проституток из города, полиция, а когда стемнеет – по постелям.
Полиция, кстати, тоже форму снимать умеет.
А тогда все было проще: если хочешь, чтобы тебя уважали – поступай так, чтобы твои поступки выглядели менее порочными, чем желания твоих клиентов…Я подумал о своих собственных желаниях: похоже, что мои поступки – только этюды к ним. А может – карикатуры…
…Напротив меня сидела молодая, красивая женщина, совсем недавно родившая ребенка, и ни в ее лице, ни в ее поведении не угадывалось того, что она прошла в своей жизни.
Не угадывалось ее судьбы.
Это означало, что судьба не сумела ее покарябать.
Хотя старалась.
А всего-то – чего она хотела: любимого мужа, который занимался бы делом, ребенка от этого мужа, небольшого достатка, позволяющего не считать копейки, тихой, спокойной жизни – то есть, попросту, того, что хочет, наверное, любая женщина, не испорченная снобизмом.
И из-за этого, ей приходилось пускаться во все тяжкие и нелегкие.
А я – стремлюсь к какой-то славе, признанию сейчас и потом, праву на весь мир высказывать свои, наверняка, убогие мысли.
Хочу, чтобы обо мне говорили другие, в общем-то, безразличные мне люди. Хочу признания моей значимости.
То есть, хочу суеты вокруг себя.
И при этом, шага не делаю из своей берлоги.В ее присутствии весь мой персональный гонор как-то подздувался.
Дряблел.
Счеловечился.Случается же так – посмотришь в окно на красивую женщину с коляской, а в результате видишь себя совсем по-другому.
Куда бы еще меня увели мои мысли, но Лада остановила их очень простым вопросом:
