Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова
– Сегодня я должен проработать эту тему. Надеюсь на ваше содействие. – Он оглядывался по сторонам и многозначительно понижал голос: – Сами понимаете, исследование не терпит отлагательств.
Проблемы Евгений Матвеевич решал разные, но самые насущные на его взгляд. Из обработанного материала он компоновал статью и засылал её в газету «Мой район», трогательно ожидая, что она вот-вот появится в печати и произведёт фурор среди населения Санкт-Петербурга. На прошлой неделе он писал монографию о влиянии жёлтых курток на общественную жизнь мегаполиса.
– Вы понимаете, Анна Ивановна, – перегнувшись через стойку, прошептал Евгений Матвеевич, – работая директором фабрики-кухни, я сразу заметил, что в жёлтых куртках приходят особы легкомысленные, подверженные влиянию моды. А что это значит?..
Аристархов вопрошающе посмотрел на Аню, ожидая нужного ответа. Но когда она рассеянно пожала плечами, подвёл итог, удивляясь её непонятливости:
– Это значит, что желтокурточники могут стать лёгкой добычей для преступных элементов. Они сами идут в сети разврата, ступая на шаткий путь предательства Родины. Улавливаете суть?
Суть Аня не улавливала, но отвязаться от Аристархова всегда оказывалось непросто: он не слушал собеседника, настырно заводя длинный монолог бредовых рассуждений.
В процессе разговора пенсионер-исследователь подступал к собеседнику всё ближе и ближе, словно собираясь вступить с ним врукопашную, и, когда, наконец, оказывался вплотную притиснутым к Аниному столику, она не выдерживала и под благовидным предлогом удалялась вглубь помещения.
– Да вызови ты ему психушку, – как-то раз присоветовала Сметанина, когда они в обеденный перерыв пили чай с бутербродами, густо намазанными печёночным паштетом. – Привяжется такой сумасшедший, палкой не отгонишь. И сидит, и сидит в читальном зале день-деньской как приклеенный, делать ему нечего. То ли дело у меня читатели – взял книжку, и до свиданья.
Слушая Жанкин щебет, Аня улыбнулась:
– Уймись, чем он тебе мешает?
– Мне ничем. А вот тебе засоряет голову всякими глупостями.
– Одинокий, безобидный старик, – возразила Аня. – Походы в библиотеку для него – единственная отрада в жизни. Бывает, Аристархов рассказывает очень забавные вещи.
– Ну-ка, ну-ка, поделись.
Жанна налила себе вторую кружку чая и скривила ироничную гримаску, всем своим видом показывая, что рада найти подтверждение собственным мыслям о психическом здоровье читателя Аристархова.
Аня сказала:
– Представляешь, в брошюре тридцатых годов наш дедуля откопал заметку, что в колхозе «Красный Дроновец» около Олунца председателем был настоящий негр Нгуги Черномордов, бывший раб с бразильских плантаций.
– Ну и что? – подула на кружку с чаем Жанна, остужая кипяток. – Негр и негр, ничего интересного…
– Понимаю, тебе, конечно, неинтересно. Но когда я была совсем маленькая, у меня была прабабушка Аня, в честь которой меня назвали. Вижу её как сейчас: лицо гладкое, почти без морщин, седые волосы убраны в пучок, а глаза, добрые-добрые. И вся бабуля такая мягкая, тёплая, душевная. Бывало, обнимет меня перед сном и сказки рассказывает. Странные были те сказки…
Говоря с Жанной, Аня почувствовала, как её закружили воспоминания. Кажется, только вчера она не хотела укладываться спать и канючила:
– Баба Аня, расскажи, как дядя Нгуги весну встречал.
Бабуля Аня приляжет рядом с ней на подушку, поцелует в головёнку и тихо, плавно заведёт сказку:
– Давным-давно за высокими горами, за глубокими озёрами, близ города Олунец, появился чужеземец. Лицо чёрное, как чугун в печи, на шее барабан надет, а вместо одежды юбочка из мочалки.
На словах про юбочку из мочалки Аня всегда прыскала от смеха, так живо представлялся ей чужеземец с чугунной головой, огромным барабаном на шее и кудрявой розовой юбочкой, как её мочалка из пластмассовых стружек.
– А бабушка тебе про спрятанные негром сокровища не рассказывала? – с интересом подалась вперёд Жанна.
– Думаю, сокровищ там нет, – засмеялась Аня, – хотя мне от прабабушки досталась одна картинка.
– Картинка? – Жаннина рука замерла, не донеся до рта бутерброд, и на светлую юбку неопрятной каплей шлёпнулся кусочек паштета. Она брезгливо счистила его ручкой чайной ложки и поторопила Аню: – Не молчи, расскажи скорее про картинку.
Удивлённая интересом подруги, Аня охотно ответила:
– Это карандашный портрет молодой девушки, нарисованный на кусочке картона размером с открытку. Я не знаю, кого он изображает. У дедушки Воли спрашивала, он тоже не знает. Вспомнил, что это какая-то знакомая, которой прабабушка Аня должна была передать рисунок, но так и не выполнила просьбу.
Во время войны, сама понимаешь, судьба людей раскидала. Родные терялись, не то что случайные знакомые. Так и лежит рисунок в шкатулке. Надо бы его в альбом вклеить, да всё руки не доходят.
Про подпись «Прости Христа ради», Аня не стала упоминать. Не хотелось трепать в пустом разговоре глубокие чувства, вложенные в эту короткую фразу.
Встрепенувшаяся Жанна, снова ляпнула на колени паштет, разом отправила кусок бутерброда в рот и посоветовала:
– Ты отнеси портрет оценщику. Вдруг это рука великого мастера? Загонишь за большие деньги. А то, знаешь, кое-какое добро от царских времён у людей ещё осталось.
Она мечтательно закатила глаза и вздохнула – знакомый антиквар рассказывал, что пришла к нему старушка – божий одуванчик и предложила картинку. Скромненький такой набросочек девушки в сарафане. Сказала, что с незапамятных времён между книжками в шкафу лежит. И протягивает ему акварельку самого Билибина. Оценили в тридцать тысяч. Хватило бы на недельку в Хургаду слетать, на верблюдах покататься.
– Бабушке? – уточнила Аня.
– Почему бабушке? Мне, – надулась Жанна. – И вообще, засиделись мы с тобой, Анька, на одном месте. Как думаешь? Скоро отпуск, отвези наследника на недельку к деду, да и махнём на природу куда глаза глядят. Авось женихов найдём.
– Не говори ерунды.
– Я говорю дело, – безапелляционно отрезала Сметанина, и по её хитро сузившимся глазам Аня поняла, что в Жанниной голове зреет очередная авантюра.
Хотя Аня и мысли не допускала, что может оказаться частью Жанкиного умысла, она решила держаться начеку.
Склонность подруги к безрассудным поступкам давно не составляла для неё никакой тайны.
Много раз впоследствии Аня думала, что же тогда заставило её не внять голосу разума и забыть о своём обещании не слушать Жанну? Но каждый раз не находила ответа…
* * *
Районная библиотека работала до 18.00, и за Костиком Аня частенько прибегала самой последней, когда в детском саду гасили свет, а пожилая консьержка Нелли Фёдоровна успевала надеть пальто и сурово стояла в дверях с ключом наизготовку. Она бдительно следила за своим здоровьем, а посему постоянно спешила то в бассейн, то в спортзал, не давая спуску припозднившимся родителям.
– Что ж вы, мамочка, ребёнка не жалеете? – пеняла она Ане так, словно видела её в первый раз.
– Простите, Нелли Фёдоровна,
