Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова
Но пока папа с бабушкой не объявились, им с мамой и так неплохо. Особенно вечером, когда мама читает вслух интересные книжки или играет на пианино.
Пианино или, как говорит мама, «фортепиано», досталось им из старинной сказки. Хотя мама рассказывала, что этот инструмент подарила прабабушке Ане старушка-соседка, Костя уверен, что соседка наверняка была не простая, а волшебная. Иначе откуда она взяла такую красивую вещь с серебряными подсвечниками, в которые Костя лично вставил красные свечки, предварительно почирикав ими по подоконнику. Красный воск оставил на белом пластике розовые разводы, и Косте потом пришлось тайком стирать их своей варежкой, чтобы мама не заругалась.
Играть на пианино мама любила и часто предлагала:
– Давай послушаем музыку перед сном.
И они вдвоём решали, какое у них сегодня настроение. Если настроение было весёлое, то мама исполняла марш или польку, а если грустное, то вальс или пьесу.
Костя тоже уже мог сыграть одним пальцем чижика-пыжика и знал, что такое гамма.
Но вообще, он не собирался становиться музыкантом. Куда лучше работать аквалангистом в океанариуме. Когда они с мамой ходили посмотреть на рыб и морских звёзд, то больше всего ему понравился именно аквалангист, который плавал среди морских обитателей и чистил щёткой толстое стекло.
Ещё стоит подумать над профессией шофёра и доктора. Но это уже потом, после школы.
А пока мама с дедушкой сказали, что его работа – ходить в детский сад и хорошо кушать, а то не вырастешь.
* * *
Крупногабаритная трёхкомнатная квартира, где жила Аня с сыном, досталась ей от дедушки с бабушкой. Саяновы переехали сюда в конце восьмидесятых, выбравшись из одной комнаты в коммуналке на 10-й Красноармейской улице.
– Конечно, мы радовались отдельной квартире, – рассказывала Ане бабушка Лена, – но я видела, что деду Воле жалко оставлять гнездо, в котором он родился. Хотя, тех соседей, что жили там до войны, не осталось в живых – все жильцы погибли в блокаду.
– Все-все? – с ужасом интересовалась Аня, представляя большую квартиру, наполненную покойниками. Она всей душой желала услышать, что бабушка ошиблась и сейчас улыбнётся и скажет: «Я перепутала. Конечно, все живы».
Но бабушка скорбно молчала, и Аня понимала, что выспрашивать подробности не стоит.
Дедушка тоже избегал говорить о войне и, вспоминая детство, ронял слова скупо, словно нехотя:
– Когда мы после войны вернулись в Ленинград из Змеевки, в нашей комнате стояло вот это пианино. А других вещей не было. Соседи сожгли их вместо дров. Домоуправ сказал отцу, что самой первой умерла соседка Сурепкина и долго лежала во дворе, завёрнутая в простыню.
Хоронить её никто не хотел. А все остальные соседи дожили до весны и погибли в апреле-мае.
То, что наша семья перед войной не вернулась в Ленинград, а осталась в Змеевке, спасло нам жизнь. Сибиряки работали тяжело, жили скудно, но от голода не умирали.
Прадед Константин Викторович прошёл всю войну как инженер-строитель. Возводил для наших войск понтоны вместо взорванных мостов, разминировал туннели и восстанавливал железные дороги. А прабабушка Аня всю войну проработала учительницей в Змеевской школе. Вскоре после войны коммунальную квартиру на Красноармейской вновь заселили, – объяснил дедушка, – но вместо нашей малюсенькой комнаты нам досталась просторная с двумя окнами и балконом. Там родился твой папа…
Аня появилась на свет уже в новой квартире, а сейчас в её детской комнате спит сын, обложенный со всех сторон мягкими игрушками.
Свою квартиру Аня любила. Просторная, солнечная, с большой лоджией, наполненной цветочными горшками.
Собравшись с силами, они с папой сделали неплохой ремонт и обставили комнаты недорогой, но удобной мебелью. Стало так уютно, что из квартиры, порой, уходить не хотелось. Особенно осенью, когда небо заволакивало мрачными тучами, а в окно летели дождевые капли, оставлявшие на стекле серые потёки.
Кухню заказали в белорусском магазине, а всё остальное она спроектировала сама, передвигая по листу бумаги силуэты картонной мебели.
На Анин взгляд, стильно выглядела большая комната. Низкий диван, застеленный норвежским ковром, похожим на овечью шкуру, журнальный столик около кресла и старинное инкрустированное пианино выглядели словно с картинки журнала по современному дизайну. Зато в спальне ничего менять не стали, оставив обстановку как при дедушке с бабушкой: кровать, две тумбочки и шкаф под названием «ждановский». Широкий, тяжёлый, с большим зеркалом, он, как магнитом, притягивал к себе Аню, когда она была маленькая. Раздвинув по сторонам одежду, она натаскивала туда подушки и вила себе гнездо, в котором терпеливо поджидала, когда в спальню войдёт бабушка Лена и можно будет выскочить и громко закричать: «Сдавайся, кто может!».
Теперь тут играет Костик, и шкаф снова слышит детский голос и знакомые слова: «Сдавайся, кто может!».
Милые семейные радости и однообразная жизнь «работа-дом-работа» образовывали замкнутый круг, в котором Аня постаралась устроиться так же удобно, как некогда в шкафу. А если ещё плотно закрыть дверцы и никого туда не впускать, то вполне можно мирно прожить без горя и без радости.
Но эта затянувшаяся весна казалась особенной и будоражащей, наверное, потому, что зима выдалась необыкновенно снежной и суетной.
Южный ветерок, за пару дней превративший в ручьи чёрный снег, пропитанный выхлопными газами, веял ласково и игриво, а молодые тополиные листья и цветущая сирень заманчиво пахли переменой в жизни. Их сулила не только природа, но и загадочный сон, который снился Ане третью ночь кряду: будто плывёт она по бурной реке. Как она попала в водный поток, Аня не понимала, но догадывалась, что ей предстоит побороться за свою жизнь. Она начинала барахтаться, но руки и ноги не подчинялись разуму. Максимум, что удавалось – застонав, перевернуться на другой бок. Просыпалась она в холодном поту, давая себе слово больше не пить на ночь зелёный чай. Наверняка это всё из-за танина, содержащегося в листьях. Бабушка Лена, врач-педиатр, не раз объясняла ей, что после свежего чая часто снятся тревожные сны.
То, что сон в руку, Аня поняла, когда Сметанина проскользнула к ней за стойку. Сегодня Жанна выглядела на редкость авангардно: обтягивающие чёрные джинсы контрастировали с бурой размахайкой грубой вязки с таким редким ажуром понизу, что в дырки легко могла влезть Анина ладонь.
Перехватив взгляд подруги, Жанна пояснила:
– Для лучшей вентиляции. Последний дизайнерский изыск.
Округлив маленькие глазки с жёсткими ресничками, она всем телом нависла над сидящей Аней и взяла быка за рога:
– Послушай, Анка, ты можешь на пару недель пристроить Костика к деду?
Подчёркивая важность разговора, Жанна старалась не
