Дар - Элеонора Бостан
И как ни странно, именно злость, такая нехарактерная для него эмоция, помогла ему найти решение. Сидя в очередной раз на лоджии, он держал в руках монету, размышляя о том, как и когда отдать конверт девушкам и не потребовать ли похоронить проклятую вещь вместе с ним. Но она жила своей жизнью. Она была хитра и опасна, и он не сомневался, что даже если они попытаются сделать, как он просит, они попросту не найдут ее. Она пойдет дальше по своему кровавому пути, искать нового хозяина, а он уже ничего не сможет изменить…И тут он вдруг не на шутку разозлился. Эта монета, это Зло в ее обличие отобрало у него все, отобрало жизнь, поставило перед выбором, делать который человек не должен в силу своей природы – половина материя, половина – дух. А ему пришлось выбирать, зная, что он теперь все рано будет проклят, он ведь нечто вроде самоубийцы, так? Он не спас свою жизнь, хотя мог, и кто знает, какой там Высший суд и есть ли он вообще? Может плоские законы этого мира такие же плоские в мире ином? Тогда у него просто нет надежды и нет никаких вариантов: либо он убийца, либо самоубийца. И все это зря?!
– Я умру, и умру просто так, по твоей прихоти, – прошептал он, чувствуя, как гнев душит, высасывает воздух из легких и здравомыслие из головы. – Я подохну, и снова отправлюсь в ад, я ведь и сейчас в нем, а может, меня просто не станет. Но вот ты, ты будешь здесь и дальше, будешь жрать людей и колесить по миру, который я так и не увидел…
Мир показался ему пустым и хаотичным, в нем не было порядка, не было смысла, не было никакого добра и зла. Кто-то всю жизнь грабил, уничтожал людей, плевал на все законы и жил долго и счастливо и умирал в своей постели, а по ТВ шли скорбные передачи о том, какой величайший это был человек. А кто-то всю жизнь прощал, отдавал последнее, всегда помогал и ни о чем не просил, и на него все плевали, он всю жизнь страдал и умирал в нищете и муках, забытый и ненужный. Можно терпеть удары или бить самому – ничего не меняется, нет никакой кармы, чаши весов или справедливости. Мир – это беспричинная агрессия, безнаказанное зло и бесконечная боль. Просто так, ни почему. И все, что тебе остается это либо подставить другую щеку, либо ударить в ответ.
И тут его вдруг осенило. Ничего волшебного не произошло, но он вдруг понял, что надо делать. И когда злорадная улыбка перекосила его лицо, в ночном мраке он сам стал похож на дьявола.
***
С той ночи он больше не плыл по течению, теперь он боролся с ним. Антон понимал, что это течение все равно вынесет его к водопаду и сбросит на острые камни…но тогда, когда он будет готов. И он не сомневался в своем решении, в своем выборе. Каким бы ни был мир, но он не такой. Из–за него никто не умрет, он не станет проводником зла. Ни за что не станет. Более того, он ударит в ответ.
Он разбил свой план на несколько этапов и принялся за их осуществление, иногда поражаясь, как сильно эта монета изменила его, каким упорным, целеустремленным и даже жестким он стал. А может, это был волшебный эффект финишной прямой, ведь тормозить уже незачем и последствия не важны.
Больше всего времени он потратил на письмо, остальное получалось даже быстрее, чем в его голове. Труднее оказалось выбрать день, когда он останется один на достаточно долгое время – ему нужна была фора, и в конце концов он ее получил. Ни Рита ни Аннета ничего не заподозрили, когда он попросил их отвезти после работы кое-что его матери в больницу. Может, они поверили потому, что эта просьба была уловкой лишь отчасти – он действительно нашел скромную серебряную брошь с жемчужиной, которую подарил маме на день рождения, еще будучи подростком. Он хорошо помнил тот год, потому что почти все время ощущал грызущее чувство голода – с ноября по май он откладывал все карманные деньги, больше взять было неоткуда, а она так смотрела на нее… или он просто ухватился за желание быть героем для нее, исполнить ее мечту, хотя бы самую маленькую. Но она растрогалась до слез, прикалывая ее к своему праздничному платью, и проходила так весь день, хотя даже Антон понимал, что жемчуг и серебро не очень сочетаются с желто-золотистым платьем.
– Приколите это к ее пижаме, – попросил он, отдавая брошь, как будто часть своей жизни. Это тоже было прощанием, первым в грядущей череде. – Я позвонил и объяснил врачу, что эта вещь нам очень дорога, и я – да и она, если бы могла сказать – очень хотели бы, чтобы брошь была с ней…
Он помолчал и заставил себя добавить:
– Когда придет ее час.
– А не опасно, – тут же засомневалась Аннета, – вдруг приглянется какой медсестре или санитарке?
– Там приличное заведение, – пожал плечами Антон, – а так – кто знает? Если и так, то Бог ей судья.
Они не стали задавать вопросов – все итак было понятно без слов. Мать и сын подошли к последнему рубежу, и Антон, понимая, что если и не пересечет его первым, уж точно не сможет сделать все, что хотел бы на прощание, попросил помощи у друзей.
Итак, в его распоряжении оказался целый день. Его последний день, и дела ждали. Самое важное дело, дело всей его жизни ждало его, и единственное, чего он боялся – сюрпризов от монеты, ведь зло пускает в ход любое оружие, лишь бы не дать другой стороне победить.
– Ну, это и не совсем победа, – сказал Антон пустой квартире, еще раз поправляя конверт на столе, – скорее, это ничья.
Зазвонил мобильник, равнодушный голос робота сообщил, что такси ожидает его у подъезда и пожелал приятного пути. И вот тогда он по-настоящему осознал, что сделал и что собирается сделать. Осознал, что это не игра и не кино – все будет по-настоящему, и в конце он правда умрет.
Сдавленный стон вырвался из его впалой узкой груди, ноги подкосились, но он успел схватиться за стол. Все, время пришло, всему приходит конец, и всем прощаниям – тоже.
– Прощай, – сказал он, вернее, пролепетал, горло сжимала ледяная рука ужаса, а сердце бухало, как
