Сын Пролётной Утки - Валерий Дмитриевич Поволяев
– Что написано на роду, то и придется исполнять, – философски молвил Стряпок, медленно собирая карты и поглядывая на гражданина в заячьей шапке.
«Извини, дядя, но сейчас я тебе сделаю плохо, – подумал он. – Другого выхода нет. Единственное что обещаю – тебе особо больно не будет…»
– Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал, – дурачась, пропел Консерв.
– Недолго мучалась старушка в высоковольтных цроводах, – внес свою лепту в «концерт» Пегий.
С собою у подопечных Стряпка были только ножи. Дома имелось все – и пистолеты у каждого члена боевой четверки, и два автомата с хорошим боезапасом – на всю бригаду, и гранаты были, и «муха», но в Москву ездили налегке – со стволами могла запросто загрести милиция, отнять оружие и деньги, и еще для того, чтобы закрыть дело, потребовать кучу «зелени». За отнятые стволы также потребовать «зелень». По рыночной стоимости…
А вот «перья» были у всех. И неважно, что это были боевые финки с выщелкивающимися лезвиями – с маленькой подмазкой «братки» любому менту докажут, что финки эти – не что иное, как обычные тупые ножики для резки вареных макарон.
С другой стороны, никакое оружие сильному жидистому Стряпку сейчас не было нужно, он просто подойдет к этой куче навоза, смешанной с мясом, к мужику этому, тихо ухватит его за ухо, вытащит в тамбур, там отожмет створки пневматической двери и швырнет толстяка в темень. Даже пачкаться и перерезать ему глотку не будет… Затем вернется на место, играть на следующего толстяка – на щекастого парня в пуховке. Надо будет только не забыть снять с него пуховочку.
Решительно отряхнув ладонь о ладонь и вытерев пальцы о полы кожаной куртки, Стряпок встал и подошел к седому усталому мужику. В вагоне сделалось тихо, даже колеса электрички, кажется, стали звучать тише на стыках.
– Вставай, куча! – сожалеюще вздохнув, сказал Стряпок седому.
Тот поднял непонимающие глаза.
– Чего? Какая куча?
– Куча навоза. Вставай, говорю. – Стряпок протянул к мужику руку: эти простодырые, с двумя сопелками в носу-огнивке козлы способны восхитить кого угодно… Стряпок свернул таких голов столько, что потерял им счет. И каждый раз они ведут себя как дурачки, делают вид, что ничего не понимают… А чего понимать-то, если выпала судьба? В данном случае нырнуть из вагона в темень, под колеса, шмякнуться телом о бетонный столб, и все. Больше ничего не требуется.
Он не дотянулся до мужика в заячьей шапке, не успел – шапка неожиданно отлетела в сторону, седой сработал автоматически, он даже руку Стряпка перехватывать не стал, сделал резкое движение ладонями навстречу друг другу, и Стряпок с ужасом услышал, как у него хряпнула перебитая кость. Руки у «кучи навоза» оказались железными. Стряпок взвыл. В следующий миг он уже летел задом по проходу к своей компании. Смел поднявшегося навстречу Пегого, тот только жалобно взвизгнул, будто собачонка, которой тяжелым каблуком наступили на лапу, и лег под Стряпка на пол. Подстелился. Стряпок придавил его всей тяжестью, задергал ногами от боли – преломленная рука полыхала огнем.
Консерв и Кабачок одновременно взвились со своих мест, словно две пружины, разом, Кабачок выхватил из кармана нож, с треском выбил из него лезвие – засек, что по проходу на него несется седой разъяренный мужик, превратившийся из безропотной жертвы в «исполнителя», мужика надо было отбить. Кабачок мазнул лезвием по пространству один раз, потом другой, третий раз мазнуть не успел – седой перехватил его руку и с силой гвозданул ее о верхний край скамьи.
Нож сам выскочил из пальцев Кабачка, жалобно зазвякал, скользя по замусоренному полу, в следующую секунду седой рванул руку Кабачка вверх, тот сложился в поясе и в тот же миг впечатался лицом в колено, которое седой подставил бравому игроку в «подкидного». Кабачок так впрессовался лицом в жесткое колено седого, что невольно показалось: портрет его, будто срезанная с головы кожа, распластался по всей ноге седого. Кабачок взвыл. Вой этот донесся уже из-под лавки, куда седой стремительно задвинул Кабачка – «браток» лишь счистил собственной физиономией с пола несколько плевков да проглотил два окурка, им же и брошенные под лавку.
А Консерв, тот даже ножа достать не успел – седой двумя короткими ударами загнал его под скамейку, уложил рядом с впавшим в беспамятство Кабачком.
В это время под Стряпком застонал, зашевелился Пегий:
– Я тебя, с-суку, сейчас пристрелю… Такие падлы не должны жить на свете. – Пегий лежа зашарил пальцами по клапану кармана в поисках пистолета – запамятовал родимец, что пистолета-то у него с собою нет, в Москву он ездил без «табельного оружия», застонал разочарованно, не обнаружив в кармане привычной тяжести.
Лучше бы Пегий не искал свой «табельный». Седой рывком выдернул его из-под Стряпка и сильным ударом ноги пробил к противоположной двери вагона. Пегий вломился головою в дверь, расколотил стекло и грудой распластался на полу.
Это был последний аккорд битвы. Битвы в пути. Седой как ни в чем не бывало сел на свое место, сдернул с лавки старенькую заячью шапку, натянул на голову и стал спокойно смотреть в окно, будто бы ничего не произошло. Вагон молчал. Никто не проронил ни слова. Все понимали, что случилось, и все радовались победе седого.
Через две остановки, на маленькой станции Пожитково седой вышел из вагона.
Эта история никак не была отражена в криминальных сводках – никто из пострадавших «быков» не заявил в милицию, что его обидели, собственные попытки «братков» отыскать седого ни к чему не привели. И если бы не мой двоюродный брат Сергей Егорович Поволяев, ехавший в том поезде и рассказавший мне эту историю, вряд ли бы кто когда-либо что-либо узнал. Двое из «братков» попали в больницу, Стряпок лечился особенно долго – у него неправильно срослась рука… А у Пегого от удара мордой о дверь развилось косоглазие.
Ни на милицию, ни на военизированную охрану поездов ныне рассчитывать не приходится – только на свои собственные силы, и если человек может защититься от бандитов, надо защищаться, не ожидая подмоги. Надо бить всех этих стяпков, кабачков, пегих, бить так, чтобы им тошно стало жить на свете. Другого пути нет.
1997 г.
