Город Победы - Ахмед Салман Рушди
– Ворота в город, все семь, стоят нараспашку! – заорал Тирумала Райя посреди большого базара. – Нам нужны хорошие мужчины, и хорошие женщины тоже, чтобы закрыть ворота и защитить город! Кто готов? Кто со мной?
Никто не обратил на него внимания, даже несмотря на то, что, поскольку его отец и брат были мертвы, с технической точки зрения он был их царем. Это был нелепый голос из другой эпохи, прожитой этим миром, эпохи уверенности, мужества и чести. В новую эпоху – эпоху, наступившую всего один день назад, – каждый был сам за себя, каждый мужчина и каждая женщина. Царь на своем коне мог с таким же успехом быть и призраком, и каменной статуей. Горожане толпились вокруг, не обращая на него никакого внимания. Он не был героем, вернувшимся с войны. Он был набитым дураком.
Тирумала Райя поменял свой план.
– Мы должны сейчас же пойти в сокровищницу, – заявил он, – и собрать там столько золота, сколько сможем. Потом нам нужно отправиться на юг, в Срирангапатну. Это царство, где правит моя семья, и султаны не рискнут пойти туда за нами, так далеко от своих собственных земель. Нас там примут, и мы будем в безопасности, а с золотом мы не будем ни от кого зависеть, и сможем восстановить армию, и начать освобождать империю от врагов.
– Ваше Величество, – ответил ему Тимма, – простите нас за эти слова, но нет.
– Наше место здесь, – сказала Улупи. – Мы встанем у ворот города, встретим врагов лицом к лицу и заставим их черные сердца трепетать от страха.
– Но враг, возможно, сильнее нас на полмиллиона солдат, – закричал Тирумала Райя, – и он отлично вооружен и окрылен победой. А вас всего-то пара дюжин. Вас сразу же убьют, и вы не добьетесь ровно ничего, кроме собственной смерти.
– Пять сотен тысяч их против двадцати пяти нас, – задумчиво произнесла Улупи. – Звучит разумно. Что скажешь, Тимма?
– Вполне справедливо, – ответил Тимма. – Шансы мне нравятся.
Молодой царь несколько мгновений хранил молчание. Потом он сказал:
– Вы совершенно правы. У этих ублюдков нет шансов.
– А как же сокровищница? – поинтересовалась Улупи.
– Черт с ней, с сокровищницей, – ответил Тирумала Райя. – Пошли к воротам.
На третий день после битвы при Таликоте армия альянса была у ворот Биснаги. Пампа Кампана стояла в келье Мадхавы Ачарьи, прижимая к груди “Гаруда-пурану”, словно закрываясь щитом. Шум, который издавали прибывавшие мародеры, походил на вой тысячи волков, а крики отчаянья жителей города – на предсмертные вопли беспомощных овец. Она слышала крики тех, кто не мог поверить, что семь стен рухнули, рассыпались, точно пыль, как будто их магия не могла существовать среди охватившего город отчаянья, словно у основания их поддерживали уверенность и надежда, а когда они исчезли, иллюзия больше не могла существовать. Когда стены пали, небо наполнилось грохотом штурма. Где-то в грандиозной какофонии смерти затерялся последний отряд в две дюжины бойцов, они сражались в своей последней битве под предводительством последнего царя, пока не прибыл возвещающий конец ангел, сама Смерть, которую в древних сказаниях называли Разрушительницей Наслаждений и Истребительницей Обществ, Опустошительницей Жилищ и Хранительницей Кладбищ. Смерть. По улицам текли потоки крови, в небе было полно стервятников, казну разграбили и забрали все, что можно было взять, включая человеческие жизни. И были пожары, они сжирали здания из кирпичей и дерева, оставляя только каменные фундаменты. Казалось, это длится вечно, хотя возможно, это было шесть месяцев, или шесть часов, или шесть дней, что грохот от разрушения дворцов, статуй и всего, что было прекрасно, будет звучать всегда. Огромные статуи Господа Ханумана и богини Пампы разбили на такие мелкие кусочки, что даже не верилось, что они вообще когда-то существовали. Базар сожгли, “дом чужеземца” сожгли; почти все, что некогда было столицей империи Биснага, превратилось в руины, кровь и пепел. Даже самый старый из храмов, который называли Подземным Храмом, потому что он в полностью готовом виде появился из земли в тот день, когда в почву были брошены семена и родилась Биснага, был сожжен и полностью разрушен. Жившие там обезьяны разбежались, спасаясь от огня.
Так что история Биснаги завершилась тем же, с чего началась: отрубленной головой и сожжением.
Лишь немногое уцелело. Сохранилось несколько храмов и некоторые части матта в Мандане, им был нанесен лишь частичный ущерб, остались в живых и многие проживавшие в матте монахи, за исключением тех, что выбежали на улицы, чтобы помочь умирающим или оплакать умерших. Глава матта, молодой Рамануджа Ачарья, был среди них, его тело затерялось в куче мертвых тел; после того как был сожжен город, мертвые тела его жителей сожгли прямо на улицах, и все, что прежде было Биснагой, стало одним огромным погребальным костром. Стервятники спустились с неба, чтобы окончательно покончить с тем, что осталось.
Пампа Кампана выжила. На одной из последних страниц своей книги она записала: “Ничто не вечно, но нет и того, что было бы лишено смысла. Мы поднимаемся, и мы падаем, мы снова поднимаемся, и мы снова падаем. Мы движемся вперед. Я тоже пережила успех и тоже пережила падение. Сейчас смерть близко. В смерти триумф и поражение смиренно соединяются друг с другом. Победы учат нас гораздо меньшему, чем поражения”.
Настал день, когда силы альянса, закончив свое дело, ушли, и на разрушенный город, подобно савану, опустилась тишина. В Манданском матте Пампа Кампана закончила писать свои самые последние страницы. Она пошла в угол комнаты, нашла сосуд, который изготовила для своего труда, и вложила в него рукопись. Мы можем предположить, что далее у нее был помощник, возможно, какой-то выживший монах, но знать этого наверняка мы не можем. Нам лишь известно, что она покинула матт и пробралась к обломкам статуи Пампы с запечатанным сосудом (кто помог ей запечатать его?) и лопатой (или несколькими лопатами), чтобы копать. После этого она – или ее неизвестный помощник – нашла участок земли, который не был покрыт битыми камнями. И она – или он, или они оба – начала копать.
Схоронив “Джаяпараджаю”, она уселась со скрещенными ногами и позвала:
– Я закончила рассказывать
