Все и девочка - Владимир Дмитриевич Авдошин
– Я не хочу, чтобы мои дети встречались с бабушкой, когда ей вздумается. Я хочу, чтобы мы с вами и с бабушкой договорились о приемлемых друг для друга встречах, потому что она влезает в мою семью. А я хочу жить своей семьей.
Кончилось, как всегда в учреждениях. Тихо свелось к предложению опытного инспектора:
– А пусть дети в будни остаются с вами, а на выходные давайте бабушке. Вам же будет легче.
Дать нас на лето на дачу мама отказалась.
Суд
– Я не верю ни одному его слову, – сказала бабушка. – А почему она верит каждому его слову – я не знаю. Мой опыт подсказывает мне: он проходимец. Именно поэтому я не пускаю его в квартиру и сама не выезжаю. Сижу и караулю. Он хочет обмануть мою доверчивую и неопытную дочь. Я прошу выслать его за сто первый километр, чтобы он не морочил ей голову.
Из бабушкиного ополчения в суде была Валя, и она жаждала подтвердить бабушкины слова:
– Он пройдоха! Я знаю таких! Они пятерым могут вскружить голову. У трех заберут квартиры, а одну оставят несчастной на всю жизнь, да ещё с ребенком. Прошу наше советское правосудие строго наказать его за такие авантюры!
Но судья, поднявшись на кафедру, сказала:
– Прошу всех, кто не является прямым родственником истицы и ответчика, выйти. А через три минуты она сказала:
– Каждый должен жить по месту прописки.
И бабушка с тетенькой Валей были очень раздосадованы. Бабушка хотела бы крикнуть вдогонку: «Я любила и люблю свою дочь и желаю ей всего хорошего, я совершенно не хочу жить в двух квартирах, я сторожу здесь, чтоб он не пролез к дочери ни в какое время суток. Если что с дочерью случится – я этого не переживу, а мне кажется, что обязательно что-нибудь случится».
И тетенька Валя хотела бы внести свою лепту, именно потому она и пришла на суд. Она хотела бы сказать: «У меня очень большой опыт раскусывания авантюристов, проходимцев и всяких ловчил» и потому она была уязвлена в самое сердце, что суд даже не выслушал её.
Приехав из Хивы, баба Оля спросила:
– А почему вы не уехали? Мы же две недели здесь отсутствовали!
– Я два месяца ходила по врачам, чтобы оформить в садик Стасю и Паню в школу, и теперь те же два месяца надо будет оформлять в Москве, – сказала мама.
Бабушка Оля насупилась, но промолчала.
А через полгода после выезда в Москву я сказала новой бабушке по телефону:
– А вот ты приехала бы к нам, бабуль, и сготовила пельмени.
И бабушка Оля обещала и сверх того радостно сказала:
– На лето я вас в деревню приглашаю. Раз у каждого из нас есть квартиры, то встречаться будем в деревне.
Дневник отчима
Вся Фасадная набережная – это четыре дома от Бородинского до Новоарбатского моста. Да еще пополам перерезана метромостом Филевской линии. Так что, приходя в дом Мингео (там в свое время отцу дали комнату в коммуналке), я сразу спускался на второй этаж в ведомственный садик за падчерицами, Стасей и Прасковьей. В садике на то время, будучи на пенсии, работала Красарма Ивановна, отчего детей и взяли в этот ведомственный садик. Если хорошая погода, то, естественно, я забирал их с нижнего дворика – выгороженного места под окнами садика, так это называлось в семье. Воспитательница скупо здоровалась, но отдавала Паню и Стасю. И мы, обходя типографию размером с весь квартал (родная подруга знаменитой Трехгорки, что на соседней Краснопресненской набережной, также стучала и гремела маховиками станков), поднимались на верхний дворик с бочка типографии, где падчерицы начинали игру в ожидании матери с работы. Туда же, раздав всех детей родителям, уделав все нянечкины дела и взяв за компанию сторожа садика, приходила воспитательница, подтягивался коллектив и устраивал смотрины, не в силах терпеть безобразие. Коллективно и молча они прессинговали на некотором расстоянии наши занятия, рассуждая промеж себя: «Каждый вечер одно и то же! Какая легкомысленная и жестокая мать! Чужому мужчине отдает без всяких гарантий своих детей. И каков он наглец, имея жену, приезжает сюда и в открытую занимается развратом. Это аморально! Да еще прикрывается детьми! Куда смотрит общество? А бедная их бабушка страдает!»
Пришлось менять маршрут. Я стал ходить с детьми в дом у моста. Там был продмаг. Стоять в очереди среди людей, слышать, как кричат тетки за прилавком, видеть, как подают деньги в кассу – у детей четырех и пяти лет, никогда не ходивших в магазин, глаза разбегались. Такого активного социума они еще не видели. А партнеру – подмога.
А со своими детьми лет через восемь я пошел за метромост к третьему дому, генеральскому. За ним стояло заводское общежитие очаковского завода безалкогольных напитков. Довольно тихое место. Чуть выше него шла какая-то асфальтовая дорожка метров сто, на которую мы, как на старт, и вышли. Настя лет семи со своим двухколесным велосипедом и Милочка на трехколеснике. И стали они соревноваться, а я у них был за судью.
К нам подбежал мальчик возраста Милы и уже не расцеплялся всё время прогулки. Всё рассказывал и рассказывал про себя. И что он из Владимирской области, и что мама его работает старшей по конвейеру сладкой водички в Очаково и даже может её домой принести, и что ему тоже купят велосипед, и он будет с нами соревноваться.
Но дружбы не получилось. А вот когда они пошли в первый класс в школу за ручку, и Мила и Миша (его, оказывается, звали Миша), то попали в один класс. И вот там-то его мама очень хотела сдружить их и предлагала много программ. Например, водить их вместе в бассейн для здоровья. Это не понравилось. «Ну да, будут одни безвылазные сопли», – сказала Кира и зарубила этот вариант сдруживания. Но Мишина мама, как провинциалка, серьезная и одинокая, которой завод доверил целую линию, не хотела упускать возможности сдружить провинциального мальчика со столичной девочкой, раз уж мы сами пришли к их дому и познакомились с ними. Она предложила каникулы проводить во Владимирской области, в их родной деревне, в которой мало кто живет, да и то неохотно, но в которую с большим энтузиазмом все возвращаются на праздники и каникулы. Там у них есть большая достопримечательность – большой овраг, начинающийся прямо от окон дома, в котором можно вольготно играть. Но Милочка не захотела
