Все и девочка - Владимир Дмитриевич Авдошин
– Ну что ты расстроилась? – спросила Рита.
– Не надо говорить, что я расстроилась. Меня обманули! Неужели не ясно? Все от меня отвернулись. За что? Все мои заслуги не в счет. Как в ссылку, к черту на кулички. Нет, это невыносимо. Я никогда на это не соглашусь. Я приду на Белорусский вокзал, встану спиной к памятнику Горького и…и… не знаю, что я с ними сделаю.
В знак траура она задрапировала все окна и заперлась в своей родовой квартире. Слышно было, как подъезжали машины, как грузились на отъезд соседи, как стучали ей в дверь попрощаться перед разъездом. Потом всё стихло недели на две.
Не знаю, может быть, вам голодать трудно, но Валиванне две недели голодать – пустяк. Даже удовольствие. Она же диетчица, должна была соблюдать фигуру. И именно со своей фигуры она начинала разговор с заказчиком. Вздернув особым образом свой носик, который был далеко не идеальным, но такая процедура добавляла статусности в её высказываниях, и резко опустив верхнюю губу, она говорила:
– Ну, такой фасон, с каким вы пришли, может хорошо глядеться только в одном случае. Если ваша фигура равна моей. Полюбуйтесь!
И она демонстрировала.
– Нет, ну что вы! Как мы можем с вами сравнивать! – отвечала ей заказчик-чиновница, проводившая всё свое время за столом и не чуждая возлияний, ни штатных, ни домашних.
Вдруг что-то ударило. Кто-то закричал с улицы: «Вы что? С ума сошли? Там еще люди!». Полстены отвалилось, и в ней появилась улыбающаяся толстомордая физиономия, удивленно спросившая: «Тетка, а ты чего здесь делаешь? Сейчас бы я тебя ковшом! У меня наряд сегодня всё это развалить! А ну выметайся отсюда, кто бы ты ни была!»
На её слова – «Никакая я не бомжиха! Меня обидели! Я им не дамся!» он закричал:
– Тетка, ты можешь представить, что я ничего не получу в зарплату? Можешь не отвечать! Я свои кровные получу, и сегодня этого дома не будет! Ты поняла? А где будешь ты – мне не важно. Ты поняла?
После таких слов её охватил столбняк, и она всё-таки раскошелилась на переезд, повторяя одно и то же: «Я всё равно продолжу лежачую забастовку».
Сгрузив в новой квартире свои скромные пожитки (а что старое тащить сюда, придется покупать всё новое!) она легла на раскладушку и опять заголодала на две недели, поклявшись не прощать Моссовет с его недостойным поведением. Пусть, пусть я исхудаю, пусть я буду похожа на скелет, пусть все видят, как меня обманул Моссовет и эти начальники всех уровней, которые обещали дать квартиру не дальше Белорусского вокзала. Ведь я там провела всю юность, выбирая себе работу, я проработала всю жизнь на главной улице города. Я не могу в какой-то Тмутаракани жить!
И тут в дни её голодовки постучали в дверь. На пороге стояла Рита.
– Как? Разве ты не знаешь? Какой ужас! Я вся в слезах! Мне одной пришлось пять часов отбиваться от этой племянницы. Представь, что она себе придумала! Бедная наша Красарма.
Родить такого неблагодарного ребенка, который постоянно мучает её.
– Я всегда это говорила! – сказала Валиванна, сразу взяв себя в руки. – Как только она первый раз разрешила себе, еще в восьмом классе, аморальные действия, я тогда еще сказала: «Никогда не рожу, чтоб не мучиться, как наша бедная старшая сестра Краса». Поехали, сейчас же вправим ей мозги!
– Да куда! Уж все разъехались, никого на даче нет!
– А что ж решили? Нельзя же так оставлять! Аморальность оставлять само по себе аморально!
– А придумали вот что, – сказала Рита. – Во-первых, выгнать его с работы. Пусть думает, с кем он связывается. Во-вторых, если не получится, закатать в ПНД. А в-третьих, сослать в армию, путь его там научат родину любить. А вот если не поможет, то уж и не знаю, что делать, может быть, только твоим умом дальше двигаться.
– Хорошо. Я что-нибудь придумаю. Я этих мужчин, которые нашим братом крутят, на чистую воду тем или иным путем, но обязательно выведу. Я обязательно что-нибудь придумаю. Звоните. А сейчас мне Поля Брэгга почитать надо по поводу выхода из голодовки. Всё. Звоните.
– А она – гляди прыткая какая, не отступает. Говорит – с ним поеду, буду разговаривать с его женой.
– Ничего, ничего. Звоните. Как всё попробуете, так и звоните.
Спустя месяц или ближе к декабрю опять появилась Рита.
– Ну что? Упекли нахала?
– Да нет, не вышло.
– А что?
– Краса пришла на работу, сказала – увольняйте его! У него диплом учителя есть!
– И что?
– А он принес справку из ПНД.
– Вот-вот, я всегда ей говорила, никогда с женатиком не связывайся!
– И что?
– Ну и выяснилось, что по советским законам учреждение не может уволить человека, стоящего на учете в ПНД.
– А в армию? Денег-то дали?
– Денег дали, но в армию его не взяли.
– Это почему же?
– Принес справку, что он в ПНД состоит на учете. Они и руками развели.
– А в само ПНД запихнули? Денег дали?
– Да денег дали, поехали класть в больницу, а племянница сказала, что он её во всем устраивает. Защищать его стала, перебежчица.
– Да не может быть!
– Да-да, вот так.
– А что же Краса?
– Хотела в тюрьму его упечь, матом ругалась.
– Это хорошо, это он заслужил, мерзавец, так женщин мучить!
– А он нервически грыз семечки и уехал домой. И забрал племянницу с собой. Да… в тюрьму посадить не удалось.
– А как же детей-то отпустили? Хоть стращали?
– А как же! Сказали, если поедешь – тебе баба Лида руку откусит. В чулан сажали старшую, чтоб не нашли.
– Да как же нашли-то?
– Эта паршивка и нашла. Пошла к заведующей и все двери требовала открыть. Они и струсили. А она – хвать бедняжек, да и увезла.
– Ну, теперь я ему покажу. Ваша ошибка, что вы общественный потенциал не используете. А я его использую. Я в газету «Комсомольская правда» пойду и докажу, что он применяет детский труд – посылает за молоком младшую стоять в очереди в магазине. А еще натравлю на них инспектора по делам несовершеннолетних за то, что они не дают внучек на выходные к бабушке. А еще
