Дар - Элеонора Бостан
– Прости, – глухим от слез голосом произнесла она, наконец, когда поток слез иссяк, – я дала слабину. Больше истерик не будет.
Она взяла со стола салфетку и вытерла глаза.
– Когда мне плохо, я люблю быть одна, мне не нужна компания, поэтому я бываю резка. Люди обычно бегут к друзьям или просто грузят мало знакомых людей, а я вот хочу только залезть в свою нору и прятаться от мира, пока раны не заживут. – Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла грустной и измученной. – И еще я очень не люблю проигрывать, а сейчас проиграла. Проиграла битву за тебя, дурачок, но ты прав, это твой выбор, никто не вправе решать за тебя. Я бы тоже такого не потерпела.
– Спасибо, – облегчение, которое испытал Антон, нельзя было сравнить ни с чем из его прежней жизни. Как будто темный валун свалился вдруг с его души. – Спасибо, что поняли и приняли мое решение. То, что мне осталось прожить, я бы хотел прожить в спокойствии, и теперь у меня будет такая возможность.
Антон уже хотел откинуться на спинку стула и погреть ставшие вдруг ледяными руки о кружку с чаем, но Аннета вдруг подалась вперед и обхватила его ладони своими. Ее руки были теплыми и живыми.
Их глаза встретились.
– Мне очень жаль, – тихо сказала она, и в ее глазах Антон видел целую вселенную – зло выбирает лучших из нас.
С этим трудно было поспорить.
***
Дни принадлежали ему, вечерами Рита и Аннета пропадали у него, иногда они болтали обо всем на свете, иногда просто молчали или смотрели фильмы, а иногда они просто тихо сидели на кухне, пока Антон спал. Спал он теперь все больше, хотя вряд ли можно было назвать это сном, скорее, длительными провалами. И каждый раз девушки предлагали остаться и на ночь, но он отказывался, помочь ему они все равно не могли, да и он давно привык жить один и не хотел никого беспокоить. Так что по вечерам он всегда был в компании и был очень за это благодарен, но и дни в тишине и без свидетелей были не менее приятными.
Во-первых, он мог не кутаться в одеяло, изображая, что все еще страдает от озноба, ознобы прошли, но на теле появились новые язвы, и их вид вызывал отвращение даже у него. Так что он предпочитал обливаться потом в одеяле или закрытой одежде, лишь бы не выставлять напоказ свои новшества. А во-вторых, он по натуре был тихим одиночкой, и ему нравилась тишина и возможность просто побыть наедине с собой. Времени на общение со своим внутренним я ведь тоже оставалось мало. И еще, у него оставалось одно дело, которое он тоже планировал сделать без свидетелей. И то, что у него были свободными именно дни, было как раз на руку.
Он хотел сделать это еще вчера, но так и не смог встать с кровати. Каждые 10 минут он заставлял себя выныривать из темной пучины, где не было ни сновидений, ни отдыха, говорил себе, что сейчас встанет, что должен встать, но опять проваливался в бесконечную кроличью нору, в которой не было ничего, кроме тьмы.
Сама идея пришла к нему в одну из бессонных ночей, когда боль разливалась по всему телу – она пришла на смену ознобам, тупая ноющая боль, как будто его мышцы и кости наполнились чем-то тяжелым и пульсирующим, разрывающим ткани и пытающимся вырваться – он вдруг понял, что скоро, возможно не сможет встать с кровати, а потом и вовсе открыть глаза. Может быть, он впадет в кому, как его мать, и это, возможно будет даже хорошо – по крайней мере, больше никаких мучений. Тело все еще остается в этом мире, но душа уже летает где-то, он в этом не сомневался, годами наблюдая за неподвижно лежащей фигурой матери. Иногда ее пальцы подергивались, а глаза бегали под закрытыми веками, но это лишь доказывало его теорию – тело еще здесь, а разум или душа уже далеко, где-то в другом измерении, проживает свое время, свою призрачную жизнь.
Но пока он был здесь и телом и душой, пока мог еще кое-что сделать, и корил себя за то, что не додумался до этого раньше. Хотя, с другой стороны, он был рад, что додумался до этого вообще, и что пока осуществить задуманное было в его силах. Так приятно было строить планы и чувствовать, что можешь воплощать их в жизнь.
Итак, он потерял один день, но сегодня ему удалось заставить себя встать. Он не питал иллюзий насчет своей силы воли или характера, просто сегодня был такой день, сегодня его странная болезнь позволила ему это, и он хорошо это знал. Нельзя терять ни минуты, думал он, любуясь утренним солнцем, сейчас оно было с другой стороны, но в окно кухни он видел золотистые лучи, падающие на пока еще зеленые деревья. Осенью свет становился другим, легким и каким-то печальным, как ускользающий аромат духов, так ему казалось, даже утром солнце как будто стремилось к закату, как будто за лето оно устало и отдало все свои силы. Осень так элегантна, подумал вдруг он, глядя на эти косые утренние лучи, если лето представлялось ему отвязной девчонкой с большими формами в маленьком бикини, то осень он видел как загадочную и таинственную женщину без возраста – видно, что в ней уже есть зрелость, но и свежесть молодости еще не покинула ее. Раньше я не любил осень, вспомнил Антон, может, потому, что за суетой дней и мрачных мыслей не замечал ее красоту, а она, как красота элегантной женщины – она не бросается в глаза, ее надо заметить и оценить.
Первым делом он убедился, что сегодня рабочий день, он ведь совсем потерялся во времени, но телефон показывал, что сейчас вторник, 7 сентября. Уже хорошо. Закончив свой скромный завтрак – аппетит пока его не покинул, с того дня, как он проснулся и почувствовал аромат бульона, есть ему хотелось как раньше – он поставил на стол ноутбук и стал искать, попивая чай и, то и дело, отрываясь от монитора, чтобы полюбоваться утренними лучами в листве. Заниматься чем-то было так приятно, и снова он ощутил укол тоски – жизнь на самом деле всегда была гораздо лучше, чем он о ней думал, в ней всегда было много радостей, на которые он упорно
