Песчаная роза - Анна Берсенева

Он сел на кушетке так порывисто, что она чуть не свалилась на пол.

– Вынуждать?!

Злоба, ненависть клокотала у него в горле. Он никогда не говорил с нею так. Ксения растерялась.

– Но я только хотела… – проговорила она. – Извиниться за свою навязчивость. Ты в самом деле не был мне мужем, и, конечно, я не имела права… То есть должна была держать себя в руках…

– О чем ты вообще?! О том, что отдалась мне потому, что хотела мужчину? Это не стоит ни слов, ни… Это ничего не стоит!

Его слова хлестали, как пощечины. Ксения закрыла лицо руками. Сергей замолчал, как будто она заткнула ему рот.

– Прости, – как из склепа прозвучал наконец его голос. – Я разучился говорить с нормальными людьми.

– Ничего. – Она опустила руки и постаралась, чтобы ее голос звучал спокойно. – Это действительно ничего не стоит. Ты прав.

– Был бы прав, если бы пальцем к тебе не прикоснулся.

– Да.

– И приходить не должен был. Но и в этом оказался так же ничтожен, как во всем остальном.

– Я плохо тебя понимаю, – сказала Ксения.

– Что ж тут непонятного? – Та же усмешка исказила его лицо снова. – Ни одна женщина не заслуживает, чтобы ее пользовал убийца. И сын не должен смотреть в глаза… Хорошо, что хотя бы Андрея не оказалось дома.

Если бы он назвал произошедшее между ними как-нибудь иначе, Ксения встала бы и ушла. Но когда он произнес «пользовал», она почувствовала, как это слово ударило его самого и как болезнен этот удар.

Сергей отвернулся. Она не могла теперь видеть его глаза. Но это уже не имело значения.

Ксения коснулась его плеча. Если бы он отбросил ее руку, она не удивилась бы. Но ничего не значило бы и это.

– Милый мой, милый, – глядя в его затылок, сказала она. – Голова седеет, а простых не понимаешь вещей. Я и в твоем аду тебя буду любить.

Сергей вздрогнул, как будто она его ударила. Повернулся – медленно, словно цепи разрывая. Она увидела наконец его глаза, и счастье охватило ее.

– Кэсси… – проговорил он совершенно белыми губами. – Ты…

И вдруг уткнулся лбом в ее плечо, и глухие его рыдания ходуном заставили ходить все ее тело.

Почувствовав, что это затихает, Ксения легла на кушетку, увлекая его за собой. Сергей лег рядом послушно, как маленький. Кушетка была узкая, они лежали, прижавшись друг к другу. Она чувствовала его дыхание у себя под подбородком.

– Родная моя, – сказал он наконец, – если бы можно было исправить!..

Он не поднимал головы. Хотел, чтобы высохли слезы. Она знала это так, как если бы он сам сказал ей об этом.

– Тогда я не рассталась бы с тобой ни на минуту, – ответила Ксения.

– Ты можешь быть… со мной?

– Как все-таки странно, что ты в этом сомневаешься!

– Не странно. Я себя ненавижу так, что сам быть с собой не смог бы.

– Мне всегда казалось, ты меня насквозь видишь.

– Ты маленькая была. Потому и верила в мою непогрешимость.

Он наконец поднял голову и поцеловал ее прежде, чем она успела возразить.

– Я выросла, но это не изменилось. – Ксения почувствовала, что Сергей улыбнулся. И сразу же – что ад снова поглощает его. – Не думай об этом, – поспешно сказала она. – Я тебя этому не отдам!

– Даже твоего сердца на это не хватит.

– Ты можешь сказать мне о себе… что-нибудь? – спросила Ксения.

Ей хотелось отвлечь его на что-то простое и ясное. На рассказ о его планах, например. Хотя вряд ли его планы относятся к категории ясного…

– Могу, – ответил он. – Я тебя люблю больше жизни. Прости, что не говорил тебе этого.

Она молчала – у нее перехватило дыхание. Наконец проговорила чуть слышно:

– Но как бы ты мог мне это сказать? Ведь этого не было.

– Сначала не было. – Его глаза сияли над нею как звезды. – В Сахаре не было, в Аль-Джазаире тоже. Я потому от стыда чуть не сдох после того, что сделал с тобою на той террасе. А потом, в Париже на чердаке… Прости меня, – повторил он. – Я был занят своими делами и не считал нужным разбираться, что для меня значишь ты. Был уверен, что просто к тебе привык.

– И я была в этом уверена, – улыбнулась она. – Что ты просто ко мне привык. И, представь себе, этого мне хватало.

– Не ври. – Сергей улыбнулся тоже. – Ты была живая страстная девочка, и тебе хотелось, чтобы я с тобой спал. А я, глубокомысленный идиот, уклонялся. Считал, что для тебя будет лучше не привязываться ко мне, – сокрушенно добавил он.

– А когда ты понял, что… Ну, что я тебе не совсем безразлична? – спросила Ксения. И поспешно добавила: – Если не хочешь, то не говори.

– Не хочешь!.. Я только и хочу, что с тобой говорить. Только этого еще могу хотеть.

– Так когда?

– В Минске.

– Не может быть! Ты любил Веронику, это было так заметно… Я не могла ошибиться.

– Ты и не ошиблась. Я ее любил, счастлив был увидеть и совсем не думал о тебе. Пока ты не исчезла. Когда ночью тебя по городу искал, мне казалось, что волнение естественно: ты в чужой стране, время позднее. Но когда под утро в отель вернулся… Из меня кусок меня вырвали. Дыра на месте сердца. Ты вправе не верить, но когда Вероника прислала из больницы мальчика с запиской, у меня уже не было сомнений. Я же привык анализировать свои ощущения. Что я тогда почувствовал к тебе, больше не менялось. То есть менялось – с годами усиливалось.

– С годами… Как же ты измучился! А я только и думала, как мне без тебя тоскливо. Только о себе думала.

– Обо мне думать вообще не следует.

– О ком же следует?

– Ты можешь об Андрее… мне рассказать?

Робость, незнакомая и столь ей дорогая, была в его вопросе.

– Я о нем все время тебе рассказывала. Мысленно, – уточнила Ксения. – В письмах плохо получалось, наверное.

– Совсем не плохо. Я тебе передать не могу, что для меня были твои письма. Единственное, что у меня было.

Губы Сергея были на расстоянии слова от ее губ. Доверительность, которую она чувствовала все эти годы в его письмах, явилась ей теперь во всей силе реальности.

– Я из-за Андрюши волнуюсь очень, – сказала Ксения. – Он такой чистый мальчик, сплошное сердце. И видеть невыносимо, на что это идет. Он же все берет на веру, всю эту ложь. В школе рассказывают про