Песчаная роза - Анна Берсенева

совсем внове – он никогда не хотел ее прежде. Та ночь на алжирской террасе в счет не шла, то его желание не было направлено на нее, да и не желание тогда у него было, а нервное напряжение, она лишь много позже это поняла. Но сейчас!.. Ксении казалось, что его поцелуи обжигают ей ноги, живот, она вздрагивала, как от боли. Отрывистые слова, смысла которых она не сознавала, рвались с ее губ. Ей показалось, он что-то на них отвечает, но что, она уже не могла разобрать. Мелькнули, падая на пол, его пиджак, рубашка, взметнулось ее платье… Сергей снова встал перед нею на колени, она положила ноги ему на плечи с бесстыдством долгожданным и бесстрашным, и все ее тело потянулось к его губам, и руки его были так же неуемны, как губы, как весь он был неуемен в своих ласках, нежных и жадных, неведомых ей никогда прежде, а теперь заставляющих ее вскрикивать и стонать. Она хотела его в себе, хотела его всего и не могла сказать ему об этом, потому что не могла произнести ни единого отчетливого слова.

Но Сергей и не ожидал ее слов. Ксения почувствовала, что опускается на пол, и сразу же увидела над собой его глаза, ослепительное их сияние, и уже через мгновенье не видела ничего, только чувствовала его в себе. Она обняла его ногами, руками, всей собою, и в этом сплетении, в этом осуществленном желании они сделались – одно, и последний вскрик стал у них общим.

– Это правда?..

Она едва расслышала его слова. Сергей лежал на спине, глядя в потолок. Когда все кончилось, их словно ударом тока отбросило друг от друга, и теперь Ксения чувствовала, что он не решается взглянуть на нее. Она перекатилась по полу и легла щекой на его живот. Он положил руку ей на голову, его пальцы скрылись в ее волосах, как в песке.

– Это правда, – сказала она. – А ты не веришь?

– Я думал, ты меня даже не узнаешь. – Сергей вздохнул, и ее голова от этого вздоха сдвинулась вниз по его животу, по твердым мышцам. – Что это ты делаешь? – спросил он через несколько мгновений.

– А я тебя не то чтобы и узнала. – Она перестала дразнить его быстрыми короткими поцелуями и засмеялась с тем самым бесстыдством, которое возникло в ней так неожиданно и оказалось таким приятным. – Откуда мне было тебя знать? Ты ведь не был мне мужем вообще-то. Вот, изучаю теперь.

– Твоя раскованность очень возбуждает. – Он произнес это серьезным тоном, но живот вздрагивал от смеха. – А если продолжишь целовать…

Она продолжила. Потом спросила:

– Так?

– Да-а… И так, и этак – всяк. Ты не против, чтобы мы продолжили вместе?

– Как я могу быть против? – Ксения перевернулась и, приподнявшись, посмотрела в его глаза. – Я же просто изголодавшаяся женщина, неужели не понимаешь?

– Понимаю.

Тень мелькнула по его лицу, и оно сразу переменилось совершенно. Стало чужим.

– Извини, – сказала она. – Что-то я и правда… Слишком раскованная.

– От этого я только счастлив.

– А от чего несчастлив?

Он молчал.

«Не стоит себя обманывать, – подумала Ксения. – Я действительно совсем его не знаю. В прошлый раз он приехал на час и исчез на десять лет. Что намерен делать сейчас? Вряд ли я есть в его намерениях. Скорее всего, у него уже давно другая женщина, это совершенно естественно».

Она представила, как выглядит сейчас – голая, растрепанная, целующая его куда ни попадя с бесстыжим и самоуверенным хихиканьем. От стыда у нее засвербило в носу.

Она села. Вывернутое наизнанку платье лежало на полу рядом с разбросанным бельем. Ксения оделась и только потом поднялась с пола. Она слышала, что Сергей одевается тоже.

– Ты голоден? – спросила она, обернувшись.

– Нет. – Он уже завязывал галстук. – Но если ты голодна, можем где-нибудь поужинать. Рестораны еще существуют?

– Существуют, – ответила она.

В сравнении с Парижем ресторанов в Москве, конечно, было мало, но она и в имеющихся не нуждалась. Ходила с Андрюшей в кафе «Красный мак» на углу Столешникова и Петровки, там подавали мороженое с кремом и взбитыми сливками, Андрюша называл его трехэтажным и очень любил. Но не звать же Сергея на мороженое.

Он выглядит так же безупречно, как всегда. Что связано с этим словом?.. А! Когда-то он говорил, что она слишком уверена в его безупречности. Сохранилась ли у нее та уверенность? Как бы там ни было, этот льняной нездешний костюм идет ему чрезвычайно. Ему теперь сорок шесть лет. Для мужчины – расцвет. Так считают, кажется. Впрочем, по отношению к нему – не кажется. Интересно, английский у него галстук или монпарнасский? Какие же глупости ей интересны! Но что делать, если не стало безразлично все связанное с ним?

– Да, пойдем в ресторан, – сказала она. – Сейчас переоденусь.

– По-моему, не обязательно. Платье прекрасное.

Он произнес это тем отстраненным тоном, каким делают комплимент посторонней женщине. Это лишь подтверждало ее догадку о том, что она значит в его жизни.

– Домна сшила, – сказала Ксения.

– Однако!

– Она училась шитью у монашек. Те, оказывается, не только рясы шили. Все же подожди, пожалуйста, я приведу себя в порядок.

Умывшись и причесавшись, она вернулась в комнату. Сергей стоял у окна, глядя на улицу. В тусклом вечернем свете его силуэт едва угадывался. Он был так отделен от нее, так как-то невозможен… У нее стеснилось дыхание.

Ксения выдвинула ящик стола и достала из эбеновой шкатулки колье с песчаной розой. Нэп давно кончился, Торгсин, где она за франки из своей парижской сумочки покупала обувь для Андрюши, закрыли год назад, одежда в обычных магазинах продавалась такая, что на нее и смотреть не хотелось, к тому же за ней надо было стоять в длинных очередях. Но денег, которые каждый месяц приносил в конверте Федорец, хватало вполне, тем более при Домниной рачительности. Ксении почти не приходилось тратить те, что она зарабатывала уроками, и она клала их на сберегательную книжку, каждый раз с горечью думая, что непонятно, для чего их сберегает. А крепдешин, немыслимо вообще-то дорогой, она купила в ЦУМе, где ассортимент был более разнообразным и даже утонченным. Платье из такой ткани, если бы шить в ателье, обошлось бы рублей в двести, наверное. Крепдешин был расписан по светло-бежевому фону едва различимыми бледно-золотыми цветами. Ксения выбрала его потому, что узор подходил к единственному ее украшению.

– Можем идти, – сказала она, застегнув фермуар.

– А Андрей… Он так поздно возвращается из школы?

Голос Сергея дрогнул в начале фразы.