После завтрака - Дефне Суман
– О, пока бабушка проснется, оденется, пока тетя встанет, пока Садык заварит чай и накроет на стол, мы на велосипедах успеем весь остров объехать. Собственно, у нас дома и не принято завтракать всем вместе. Кто когда проснулся, тогда и идет к столу.
Селин оседлала велосипед и медленно, приноравливаясь к моим шагам, ехала по мостовой у самого тротуара.
– Но вчера утром мы ели все вместе. Великолепный был завтрак!
– Это другое дело. Вчера мы отмечали твой приезд. А сегодня папы нет, у тети похмелье… Вот увидишь, когда мы вернемся домой, там еще только-только проснутся.
– Ладно, убедила. Мне и самому есть хочется. Если хочешь, крути педали побыстрее. Встретимся на пристани.
– Не, мне и так хорошо. Я ходить не люблю. Больше нравится смотреть на все сверху. И сижу, и передвигаюсь. Когда возьмем тебе велосипед, тогда и поднажмем.
Мы собирались взять для меня велосипед напрокат и вместе объехать те места, где мог бы найтись Фикрет. Мой взгляд скользнул по налегающим на педали загорелым ногам – длинным, стройным, сильным, очень красивым. Скандинавские гены от матери. Фрейя, жена Фикрета, – норвежка. Много лет назад они познакомились в Бодруме. Казалось бы, обычный курортный роман – но Фрейя забеременела, и они поженились. Родился Огуз, а через три года – Селин.
Селин, не отрывая глаз от дороги, говорила серьезным тоном:
– У меня есть идея. Насчет отца. Может быть, он… Ладно, расскажу, когда сядем. Сейчас сложно.
Я улыбнулся. Ее молодость меня веселила. Маленький веснушчатый носик и большие голубые глаза делали Селин похожей на героиню мультфильма. Должно быть, она почувствовала, что я не отнесся к ее словам с подобающей серьезностью, и поспешно прибавила:
– К тому же в кафе мы спросим, не видел ли кто отца. Если он уехал на первом пароходе, то должен был пройти мимо.
Я кивнул.
– Да, конечно.
С моря дул освежающий ветерок, пахнущий солью и водорослями. В этот ранний час еще не было так убийственно жарко. В садиках у домов, мимо которых мы проходили, было тихо, только в некоторых работали автоматические разбрызгиватели, а кое-где ухоженные газоны и розы всевозможных оттенков поливали из шлангов садовники. Нас обгоняли редкие фаэтоны. Провожая один из них взглядом, Селин пробурчала:
– На пристань едут, груз свой забирать. Сейчас увидишь, какая там будет толпа. Хорошо, если остров сегодня не потонет!
На улице, вдоль которой выстроились утопающие в зелени, ухоженные деревянные особняки, чьи хозяева владеют ими уже в третьем или четвертом поколении, было так тихо, что если бы накануне я своими глазами не видел столпотворение на пристани, то решил бы, что Селин преувеличивает. Вскоре, когда мы дошли до зеленной лавки в начале рынка, до нас начал доноситься гул толпы. Селин слезла с велосипеда и пошла пешком, то и дело с кем-нибудь здороваясь и поздравляя торговцев с праздником. Взгляды молодых продавцов и туристов-арабов ее не волновали. У маленькой пекарни, рядом с которой на тротуаре были расставлены столики, она немного поболтала с девушкой, разносящей чай и чуреки. По именам поприветствовала зеленщика и элегантно одетого человека, сидевшего за кассой в кулинарной лавке.
– Ты здесь прямо-таки своей стала, Селин. Все тебя знают.
– Да нет, они не меня знают, а бабушку. Мы, остальные члены семьи, просто пользуемся ее славой. Ширин Сака и ее внуки. Похоже на название книги, правда?
Я не спросил, откуда здешнему торговому люду известно о давно прошедшей славе Ширин Сака. Даже в стамбульских художественных кругах о ней мало кто помнит. Хотя, конечно, Ширин-ханым теперь живет на острове круглый год, даже зимой, когда здесь остается совсем мало народу, и среди местных вполне могла сложиться легенда о Ширин Сака. Представляю, сколько историй могли сочинить про нее люди, знающие, что старуха из особняка в квартале Маден, вместе с которой живет только престарелый слуга, – выдающаяся художница, чьи картины когда-то продавались в Париже как горячие пирожки.
Мы вышли на площадь с часами, и я сразу понял, что она пребывает во власти толпы и жары. Гудки пароходов, велосипедные звонки и оглушительный людской гомон. К пристани приближался пароход, готовый излиться народом. Пассажиры, жаждущие как можно скорее спрыгнуть на сушу, толкались, и людская масса колыхалась, словно вскипающая, но все никак не ударяющая о берег волна. Рассекая толпу велосипедом, Селин проследовала к кафе, первому из тех, что выстроились вдоль моря. Я – за ней. Сели за столик подальше от входа, в тени. Выплеснувшиеся с парохода люди, словно бешеные быки, устремились за передние столики, к торговцу мороженым на углу и на площадь. Селин, не обращая на них ни малейшего внимания, спокойно и непринужденно склонилась ко мне через стол. Я отвернулся, чтобы не глядеть на показавшуюся в вырезе грудь. Селин тут же выпрямилась. Она не хотела меня провоцировать. Ей хотелось понравиться мне, но без провокации. Как трудно быть молодым!
– Знаешь, когда ты вчера сошел с парохода, – сказала Селин, кивнув на пристань, где мы встретились накануне, – я очень испугалась, что ты меня не узнаешь.
– Почему же мне тебя не узнать?
– Не знаю, – пожала плечами Селин.
Значит, догадалась. Я понятия не имел, кто такая эта девушка, что изо всех сил кричала из толпы, собравшейся у пристани: «Бурак! Бурак Гёкче!» Я ждал, что меня встретит Нур. То есть, конечно, не ждал, но все равно с глупой надеждой искал ее глазами в толпе. И совсем не думал, что встречать меня придет скандинавская красавица с волосами цвета пшеницы и глазами океанской голубизны. Должно быть, я смотрел на девушку с таким глупым видом, что она сочла нужным представиться: «Селин». Когда и это не помогло, прибавила: «Селин Сюхейла».
Чай мы не заказывали, но его уже принесли. Селин – с шалфеем, мне – просто черный. Мы заказали тосты. Я прочистил горло.
– По правде говоря, я тебя вчера узнал не сразу. Но когда ты назвала свое имя, все встало на свое место. В последний раз, когда я тебя видел…
Я на мгновение задумался. Я видел Селин, когда она была еще ребенком, потом в подростковом возрасте. Наверняка же видел. Я напряг память. В кафе, зимой, во второй половине дня. Где? А, точно, в Румелихисары[15]. В кафе «Али-Баба». Посередине зала стоял пышущий жаром обогреватель. В воздухе висел табачный дым. Фикрет не обращал на это внимания. Он разложил на столе газету и погрузился в чтение. Они ждали, когда закончится рабочий день Фрейи в Босфорском университете. Селин около пяти. Она
