После завтрака - Дефне Суман
– А знаешь, в свое время, чтобы добыть билет на концерт Джоан Баэз, нужно было провести ночь у Дворца культуры имени Ататюрка.
– В смысле? Почему?
Как объяснить человеку из поколения, которое все вопросы решает несколько раз ткнув пальцем в экран телефона, почему мы когда-то от руки заполняли анкеты для получения билетов на концерты Стамбульского фестиваля[17] и лично подавали их? Принятый в те годы порядок неожиданно показался мне до абсурда примитивным. Все это бумагомарание было похоже на детскую игру. Я вдруг почувствовал себя старым. И как всякому старику, мне захотелось начать делиться воспоминаниями, заново переживая былое, – но я побоялся, что Селин станет скучно, и промолчал.
Мой взгляд упал на столик за спиной Селин. Там, в уголке, из которого даже моря не было видно, сидели четыре старушки, играли в карты. В металлической пепельнице валялись окурки со следами помады. Собирая истории для своих публикаций, я общался с таким количеством стариков, что могу, сопоставив ряд признаков, по степени сухости кожи на шее и яркости света в глазах, по редкости волос и скрипу суставов, по хрипоте голоса и запаху тела определить, сколько человеку лет. Например, той крохотной старушке с выступающим подбородком, что сидела ближе к Селин, было никак не меньше восьмидесяти пяти. А та, что расположилась напротив нее и не могла отличить крести от пик, несмотря на очки с толстыми стеклами, была еще старше. Ей, может, уже и девяносто стукнуло.
Повинуясь профессиональному рефлексу, я наклонил голову и попытался расслышать, о чем они говорят. Что это за язык? Как я ни напрягал слух, ничего не мог разобрать. Греческий? Португальский? Армянский? Нет, все не то. У меня в голове уже начал складываться план статьи об этих дамах. Это всегда так. Пока работаю над одним проектом, вырисовывается другой, перетягивает внимание на себя. Статья будет называться «Женщины, играющие в карты». Жаль, что не в безик. Тогда перед ними лежали бы счетные таблички.
Нур в шутку называет меня корреспондентом fin du siècle[18], но мои статьи ей нравятся. Говорит, что в умении отыскивать интересных людей мне нет равных и находить в их воспоминаниях нечто важное для нас всех я тоже хорошо умею. И все же этот fin du siècle меня задевает. Как будто меня интересует только что-то старомодное. Впрочем, это правда. Я изучаю связи между людьми, что существовали до интернета, смартфонов и соцсетей. Есть люди, почти вся жизнь которых пришлась на прошлый век. Кто запишет их истории, если не я? Мы – поколение, которому повезло жить в эпоху коренного изменения структуры отношений между людьми. Мы успели достаточно пожить при старой структуре, чтобы хорошо разбираться в ней, и еще достаточно молоды, чтобы приспособиться к новой. Поколение-посредник. Поколение посредников. Мы своего рода переводчики. Да, я корреспондент fin du siècle.
Потом я вдруг понял. Как – не знаю. Может быть, до моего уха долетело несколько знакомых слов или я просто догадался сложить два и два. Дамы говорили на ладино! Это старинный диалект испанского языка, на котором объяснялись евреи, в XVI веке бежавшие из Испании и нашедшие убежище в Османской империи. Ничего себе! Я был уверен, что в Турции не осталось носителей ладино. Но вот они, сидят передо мной и играют в карты! Кто знает, какие истории хранит их память! Вот это находка! Видишь, Нур, милая моя, мне снова встретились интересные люди. А ты спи себе в башне из слоновой кости. Пиши чужие романы.
Несколько раз, когда я пытался заговорить с Нур о том, что она зарыла в землю свой писательский талант, на глазах у нее выступали слезы. Не от грусти. От раздражения. Я знаю, почему она сердится. Дело в том, что Нур обозлилась на литературный мир после того, как ее первый (и единственный) роман «Галантерейщик», работать над которым она начала после того, как бросила журналистику, не снискал того успеха, на который она вполне справедливо рассчитывала. Публикуя роман, издательство запланировало кампанию по его раскрутке: серию интервью, в том числе на телевидении. Нур ни на одно из них не согласилась: хорошему тексту, мол, реклама не нужна, и всё тут. Хорошая литература найдет своего читателя, твердила она. Нур просто лопалась от гордыни. У нее были любимые литературные критики: несколько господ, пишущих что-то напыщенное и неудобопонятное в журналах, за которыми она в начале каждого месяца бегала в книжный магазин «Пандора». Нур верила, что они заметят ее роман. Терпеливый владелец издательства мирился со всеми ее капризами – потому что любил ее. Владельцем издательства был Уфук. В конце концов «Галантерейщик» пропал с книжных полок. А Нур, страдая от уязвленного самолюбия, назло всем тем, кто ее не оценил, стала литературным негром. Теперь она пишет дешевые романы для не умеющих связать двух слов женщин из высшего общества, переносит на бумагу плоды их скудной фантазии. А Уфук печатает. Такое вот семейное предприятие получилось.
Селин положила на стол телефон, на котором играла в какую-то игру, склонила голову набок и приложила палец к губам. Я, собственно, и так молчал и давно уже о ней не думал. Мы прислушались к хриплому, неразборчивому объявлению, зазвучавшему из громкоговорителя: «Прибывающий пароход сразу отправится в рейс Хейбели – Бостанджи[19]».
Селин вдруг вскочила с места, пошатнув столик и стоявшие на нем пустые чайные стаканы. Я придержал свой, чтобы он не упал.
– Бурак! Кажется, я поняла, куда отправился мой отец!
– И куда же?
– Сейчас не могу сказать. Пошли, возьмем тебе велосипед. У нас много дел!
Делать нечего, пришлось встать. Надеясь, что завтра найду играющих в карты старушек на том же месте, я поспешил за Селин, убежавшей вверх по улице.
6
На самом деле никакой блестящей идеи мне в голову не пришло.
