Мирза Ибрагимов - Слияние вод
Увидев, что промывка проходит нормально, Майя вышла на берег Куры, где толпились высокие стога, кидавшие на скошенные луга густые тени: хотелось отдохнуть, полежать в прохладе. Была самая знойная пора летнего дня, когда даже змеи шипели и забивались под камни, лишь в тени, продуваемой речным ветерком, можно было перевести дыхание, опомниться. В последнее время Майя быстро уставала, ныли ноги и часто-часто колотилось сердце.
К вечеру она совсем выбилась из сил и обрадовалась, что знакомый шофер довез ее из "Новой жизни" в "Красное знамя".
Майя не забывала и про земли "Новой жизни", часто появлялась в колхозе, следила за поливом, за очисткой и ремонтом арыков. В каждом звене у нее были приятельницы - вовремя показывали, где хирели растения, где появлялись солончаки, где арык обрушился...
Женщины и девушки жалели ее, мужчины относились с уважением., парни охотно заговаривали с Майей, но вольностей не допускали. И не раз она думала, что нет более верных и скромных поклонников красоты, чем труженики. Но ведь и Гараш вырос в трудовой семье. Что же с ним случилось? Может, и не любил Майю?
Со всем Майя могла примириться, свыкнуться, но трудно было отказаться от воспоминаний о счастливой поре любви. Нет, она любила и была любимой. Какой-то тайный голос убеждал Майю простить мужа ради будущего, ради любви. Любовь не погибла, она жива. Соперницу Майи изгнали с позором из деревни. Муж ни разу не сказал, что не любит Майю. Почему же он сейчас отсиживается в полевом стане: то ли боится, то ли от стыда не знает, куда деваться? Может, не стоило покидать дом Рустамовых? Ведь никто не говорил: уходи! Наоборот, и Сакина и Першан уговаривали вернуться. Но жить в холодном, без любви, без ласки, будто всеми сквозняками продуваемом доме Майя не смогла бы.
- Сестрица, да ты опять сама с собою разговариваешь! К чему бы? воскликнул вбежавший в комнату Рагим, держа в руке учебник географии.
Окна были открыты, и доившая корову в хлеву Зейнаб услышала, прикрикнула на сына:
- Не приставай к Майе! Лучше нарвал бы яблок!
Сказано - сделано: через минуту перед Майей была поставлена тарелка с яблоками, похожими на пестро раскрашенные фарфоровые чашки. Рагим ждал одобрения, и Майя отважно попробовала, стараясь не морщиться от кислого сока, и сказала:
- До чего сочное!
Мальчик засиял, даже подпрыгнул,
- Это я сам прививал, когда в четвертом классе учился. Правда, необыкновенное?!
- Да, поразительно сочное. А кем ты хочешь быть?
- Правду сказать?
- Конечно. Говорить надо только правду.
- А не засмеешься?
- Ну что ты! - Рагим нравился Майе: смышленый, ловкий, ласковый с матерью. "Мне бы такого сына!" мечтала она бессонными ночами.
- Я буду, как ты, инженером водного хозяйства! - прошептал мальчик, Мама часто жаловалась на солончаки: то посевы погибли, то в саду яблони засохли от соли. А ты солончаков не боишься! Ты их победила! А я не только колхозную землю, всю Мугань очищу от соли! Не веришь?
- О-о, благородная и трудная цель! - серьезно сказала Майя. - Желаю тебе, Рагим, успеха!
- Хозяйка дома? - раздался у ворот голос Кара Керемоглу.
Рагим помчался навстречу гостю. Старика провели на веранду, усадили в кресло, запыхавшаяся Зейнаб, вытирая фартуком руки, уже бросилась к очагу, но Кара Керемоглу остановил, попросил не беспокоиться: он ненадолго...
И, потянув из рук Рагима учебник, спросил:
- На хлопке поработаешь?
- Я бы с радостью! - жалобно ответил Рагим. - Да учитель сердится: "У колхоза план, и у школы план. Повадились отрывать школьников от уроков, начинать учебный год с опозданием..."
Кара Керемоглу добродушно рассмеялся.
- И он прав, сынок!... Шарахаемся, как от чумы, от хлопкоуборочных машин и хотим выехать на школьниках. Ну, с этого года баста! Учитесь, набирайтесь ума! А покажи-ка мне Мугань!
Рагим развернул карту, показал Мугань, потом ткнул грязным ногтем в узкую зеленую полоску:
- А эта часть Мугани, за рекою, - в Южном Азербайджане!
- Араз? - с тоскою спросил Кара Керемоглу, - Араз!... Не могу спокойно смотреть: сердце трепещет!
Майя не поняла:
- У вас родственники за рубежом?
- Частица моего сердца!
- У дядюшки Кара там могилы матери и сестры, - сказал неосторожный Рагим.
Мать дернула его за рукав, покачала головою:
- Поменьше говори, больно много знаешь!
Кара Керемоглу уже приободрился.
- А велика ли наша Мугань?
- Мы еще этого не проходили., - Рагим смутился.
Майя поспешила на выручку:
- Вся Мугань, раскинувшаяся в предгорьях Талыша, занимает семьсот тысяч гектаров, из них - шестьсот на нашей стороне, а сто - в Южном Азербайджане.
Глаза Кара Керемоглу восхищенно округлились: он эти цифры знал с детства, но себя не выдал.
- У-у-у, какой безбрежный край! Глазом не охватишь, на коне проскакать - у иноходца копыта отвалятся!... А вы знаете, почему земля Мугани белая, как седые волосы? Легенда есть, отчего она покрылась солью, а сложил легенду народ...
Рагим так в подпрыгнул.
- Дядюшка Кара, расскажи, расскажи! Мама, сестрица Майя, слушайте!
Кара Керемоглу насильно усадил суетившуюся с белоснежной скатертью Зейнаб, жестом пригласил и Майю садиться, вздохнул.
- Хорошо у меня сегодня на душе... Ну, так и быть, расскажу легенду, сложенную тысячу, а может, и сто тысяч лет назад. - И полузакрыв глаза, мечтательно улыбаясь, он начал так: - В далекие времена здесь жило племя агванов; были это отважные, добрые, честные люди. У предводителя племени выросла дочь, звали ее Мугам, никто во всем мире не смел соперничать с нею ни умом, ни красотою. У племени агванов всего-то было сто тысяч девушек, но ни одной равной Мугам. У племени агванов было сто тысяч юношей, доблестных воинов, один краше другого, один храбрее другого... Девичьи очи боялись глянуть на любого из ста тысяч юношей, - с ума сводила их мужественная, гордая красота. Но игиты из племени агванов ни на кого не обращали внимания - все они любили одну Мугам. Сто тысяч юношей готовы были бросить сердце свое к ее ногам. А Мугам день ото дня, год от года расцветала, как нежный, благоуханный цветок, но спокойным оставалось ее сердце, никому из ста тысяч юношей она не могла отдать предпочтения. Тогда старейшины племени поклялись не выдавать замуж красавицу, ибо сто тысяч юношей убили бы жениха и всю жениховскую родню и возникла бы кровавая вражда, междоусобица, великое племя исчезло бы с лица земли. Но судьба рассудила иначе!... Сын предводителя соседнего племени Мулас, охотясь, увидел у родника ясноликую Мугам и полюбил навеки - так, как земля любит воду, гром - небесные просторы, огонь - нефть. И свершилось чудо: откликнулось сердце красавицы на зов влюбленного Муласа, тайно от отца, от матери, от старейшин, - от ста тысяч юношей она убежала с возлюбленным. Они ускакали на резвых конях туда, где не было дорог и караванных троп, где не было и следа человеческих ног... Там, прижимая к груди возлюбленную, Мулас восторженно говорил: "Солнце в небе угаснет, но любовь к тебе, прекрасноликая Мугам, не исчезнет из моего сердца!"
Так проходили дни, годы; возлюбленные не ведали ни голода, ни жажды: ведь они наслаждались душистым шербетом любви... Показалось, не будет конца райскому блаженству. Но вслед за летом приходит осень, и вслед за полднем спешит закат, и мелеют, пересыхают реки счастья. Как-то раз заметил потрясенный Мулас, что запеклись, потрескались от жажды губы любимой и она не может произнести ни слова. "Подожди, я вернусь, сейчас же вернусь!" сказал Мулас и, оставив любимую, отправился искать живительный родник.
Прошли дни, месяцы, годы, - Мулас не вернулся, дракон времени широко разинул пасть и поглотил его... Плакала, убивалась, стонала от неразделенного горя красавица Мугам; побелели, поседели ее пышные волосы и рассыпались по степи, изморозью покрыли землю. А слезы безутешной Мугам струились по степи, и пропитывали землю горькой солью, и сливались в реки, и убегали к морю в поисках желанного Муласа... Но Мулас не вернулся. Караваны, бредущие из дальних полдневных стран, заходили сюда, но в страхе сарван - погонщик верблюдов - поворачивал обратно, увидев устилавшие пустыню седые женские волосы. И стаи птиц, возвращавшихся на север из жарких краев, залетали сюда, но, увидев потрескавшуюся от жажды, как губы красавицы, землю, в тоске улетали прочь. Наконец пришел сюда старый ашуг и, увидев сердце несчастной, сгоревшее, прахом рассыпавшееся по степи от любви и жажды, не испугался, не повернул восвояси, а пожалел бедняжку и сложил в ее честь вдохновенную песню.
Сто тысяч девушек, сто тысяч юношей спели эту песню, а когда они состарились и ушли из этого мира, то пришли другие сто тысяч девушек и сто тысяч юношей и подхватили недопетую песню-легенду. И так будет всегда, во веки веков, - не умолкнет, не стихнет эта вечная песня... А называется песня - Мугань.
Кара Керемоглу опустил голову и долго молчал. Взволнованные Зейнаб, Майя и мальчик тоже не осмеливались нарушить спокойствия знойного вечера. В степи, далеко за деревней, скользили, сгущались синие тени.
