Дар - Элеонора Бостан
И я еще сомневался, думал он, делая глубокие вдохи, чтобы вернуть себе силы перед решающим рывком, как можно так относиться к телу, данному кем-то там свыше? Даже если теория Дарвина верна, и никто не создавал нас своими божественными руками, все равно, всем живым организмам свойственно бороться за жизнь, и пока я живой – хаха – я хочу задержаться в этом мире подольше.
Фасад мятного цвета закончился, соседей у этого здания не было, только большой мусорный контейнер, закрывающий почти половину прохода в узкий проулок. Ну все, подумал Антон, я у цели, осталось только перевести дух и – вперед, в бой за собственную жизнь. От страха и возбуждения, сердце билось в груди, как молот, заглушая даже шум города, пищащий сигнал светофора и стук сотен каблуков по асфальту. Больше идти было некуда, он подошел к черте, оставалось либо действовать, либо…
– Нет, – прошептал Антон, закрывая глаза и пытаясь сосредоточиться, – не смей даже думать об этом.
Это идеальное место, сказал он себе, за этим контейнером я могу спрятаться и немного отдохнуть, но, наверное, надо подойти к переходу и сделать это там. План родился моментально и сам собой. И это не было очередной затяжкой времени, это был самый настоящий и довольно стоящий, на его взгляд, план. Если он попробует отдать ее сейчас, убежать он все равно не сможет, силы не те, а в проулке его легко можно будет найти и вернуть ее. А если он подойдет к переходу, сольется с толпой, а потом, когда загорится зеленый свет и запищит сигнал, сунет ее и быстро, как можно быстро, пойдет к проулку – шансы возрастут. Потому что люди, живущие так называемой «нормальной жизнью» – социальные зомби, с рождения запрограммированные поступать по заведенному кругу и не иначе.
Все просто, как только толпа начнет движение по переходу, никто не станет останавливаться, нет, этот несчастный сначала дойдет до другого конца, а потом уж посмотрит, что случилось и что ему дали. Потому что улица широкая, время ограничено, а люди вокруг не любят, когда заведенный порядок нарушают. Социальные зомби, марширующие под монотонную симфонию дня, больше всего не любят, когда кто-то играет не по нотам. Антон очень хорошо это знал, потому что сам был таким же каких-то 2 месяца назад.
Главное – не суетись, сказал себе Антон, не привлекай внимания, насколько это возможно, не делай резких движений, просто подойди и сунь ее в руку, а потом отходи назад, делай вид, что ты всего лишь часть потока. На словах все получалось легко, но отступать было некуда, на краю могилы есть только два варианта: закрыть глаза и упасть в нее, или ползти назад, цепляясь за землю зубами. И я сделаю это, вдруг понял Антон, на этот раз я действительно готов, и нет больше никаких сомнений или страха. Страх был только один – прожить свои последние дни в компании проклятой монеты. Адреналин выплеснулся в кровь, Антон резко выпрямился и отпустил железный бок контейнера. Монета в кармане горела огнем, или это ему казалось.
– Начни сейчас, – прошептал Антон, глядя ледяным, полным решимости взглядом на собирающуюся перед переходом новую толпу. – Лучшее время для любого начала – сейчас.
Уверенной походкой он направился к светофору, не держась ни за что, в голове была приятная пустота, но каждая мышца вибрировала от волнения…и слабости. Сейчас пройду проулок и вольюсь в толпу, решил Антон, и уже начал поворачивать, как вдруг как будто невидимая энергетическая волна ударила его… только в его случае она была антиэнергетической. В глазах резко потемнело, ноги вдруг стали ватными, а легкие, казалось, склеились и больше не могли наполниться воздухом. Горло сжалось, так что он не мог даже застонать. Я падаю, спокойно и обреченно подумал Антон, как сторонний наблюдатель, следящий за игрой команд, ни одну из которых он не поддерживает.
Чисто автоматически он выставил руки в поисках опоры, хотя его мозг не помнил, что находится вокруг и далеко ли от пустоты проулка он успел уйти. Оказалось, что недалеко, рука уперлась в гладкую стену кафе, облицованную желтым декоративным кирпичом. Антон согнулся пополам, отчаянно пытаясь протолкнуть в легкие хоть немного воздуха, шум города, такой густой и поглощающий, вдруг отступил куда-то за ватную пелену, Антон уже не слышал писк светофора, стук каблуков или шум машин, он слушал только свое натужно бьющееся сердце и свистящие спазмы в гортани. И тут он услышал еще одни звук. Услышал, не смотря на шум города и собственное состояние.
Шепот. Ласковый, тихий шепот.
– Все у нас будет хорошо, – совершенно отчетливо услышал Антон, – главное – мы вместе. И у нас есть тихие места, наши с тобой тихие места, правда? И нас там никто не тронет, там мы можем отдохнуть. Так что все у нас будет нормально, ты ведь моя красавица. Кусок хлеба и ты – а больше мне ничего не нужно…
Антон открыл глаза, поворачивая голову на звук. За контейнером, который он только что прошел, сидел нищий, укатанный в кучу тряпок, на руках он держал собаку, укрытую старым рваным одеялом. Собака спала, сладко и безмятежно, как должно быть никогда не спал ее хозяин, укачивающий ее на руках, словно ребенка. Одной рукой он обнимал свою «красавицу», а вторая нежно ходила взад-вперед по золотистой голове животного. Нищий не видел никого и ничего вокруг, весь его мир сейчас был в его любимице, голова в кепке была опущена, он ласково нашептывал что-то прямо в уши собаке. Антон не представлял, как мог не слышать его раньше и почему услышал сейчас.
– Сегодня хороший день, я же говорил, что будет хороший. Добрые люди из кафе дали нам еды, и много, моя радость, нам и на завтра хватит. – Рука в замызганной куртке так и скользила по гладкой шерсти, собака спала, явно привыкшая к такой «колыбельной». – Тебе надо есть больше, скоро зима, надо жирка набрать, правда? А то кто меня греть будет, да? Ну ничего, старый бродяга о тебе позаботится, мы с тобой еще сто зим переживем. Главное, чтобы вместе…
Каждое слово Антон слышал так отчетливо, как будто нищий шептал в ухо ему, а не собаке. Весь мир куда-то пропал, стал прозрачным и беззвучным, остались только бездомный и его четвероногая подруга. Они жили в своем мире маленьких радостей и больших проблем, до которого прохожим в дорогих туфлях не было никакого дела. Но
