Райгород - Александр Гулько
А потом они возьмут такси (пусть не переживают, Гройсман сам заплатит!) и вместе поедут в Винницу. И приедут к Гройсману в дом. И сядут за стол, и выпьют, как когда-то. (Он отоварил талоны на водку за три месяца, так что пусть не переживают!) И вспомнят маму Лею и тетю Риву. А потом… А что потом, Гройсман еще не придумал. Решил, там видно будет. Лишь бы приехали!
В какое время прилетают, они ему, правда, не сказали, но подтвердили, что точно будут. Оба.
Глава 12. Дипломатия. Факт
Симкин из Сибири, а Фиркин из Израиля прилетели в Киев в один и тот же день, ранним утром, с разницей в полчаса. Не встретив друг друга, взяли такси и уехали в Райгород. Отправлявший их диспетчер сильно удивился, когда с разницей в несколько минут два пассажира сообщили, что едут в одно и то же место – Райгород в Винницкой области – и что машина им нужна на целый день, туда и обратно.
Когда братья выезжали из Киева, Гройсман уже читал утреннюю молитву в Райгороде. Миньяна не было. Голуби, летающие под мавританскими сводами старой, построенной еще в XVI веке синагоги, прицельно гадили на трех стариков и юного, недавно прибывшего из Америки любавичского хасида Шломо Беленького, который тем утром был хазаном[88].
Гройсман хотел поговорить со стариками, но один ничего не слышал, другой не ответил на приветствие, а третий вообще не понимал, где находится. Шломо Беленький, как быстро выяснилось, в собеседники тоже не годился. Ни русского, ни украинского он почти не знал, а когда Гройсман заговорил на идише, тоже виновато улыбнулся. Махнув рукой, Гройсман достал из кармана старый потрепанный молитвенник, раскрыл его наугад и принялся читать.
Чувствовал он себя отвратительно. Накануне из-за тряски и запаха бензина в автобусе у него разболелась голова. Поскольку гостевой дом при синагоге еще не открыли, спать пришлось на лавке в молельном зале. Болели бока, ныла затекшая шея. От кислого, въевшегося в стены еще со времен соко-морсового завода запаха резало глаза. К утру голова разболелась еще сильнее.
Помолившись, Гройсман вышел на свежий воздух и потихоньку пошел на кладбище. В руке его было ведро с тряпками, кистью и банкой черной краски. Как назло, сразу начался дождь. Дорога сделалась скользкой. Ботинки отяжелели от налипшей глины. Пиджак промок. Штаны липли к коленям.
Вскоре промокший и едва живой от усталости и головной боли старик добрел до кладбища. Подошел к центральному его входу. И увидел, что все здесь не так, как было всегда. Старые, висевшие с незапамятных времен ворота отсутствовали. Окно в будке сторожа было разбито, на рассохшейся двери висел ржавый замок. Несколько могил перед входом выглядели непривычно. Приглядевшись, Гройсман понял, что изменилось – вокруг памятников не было оград. Гройсман посмотрел направо и налево. Оград не было нигде. Дорогие кованые или дешевые сварные, старые или новые, ржавые или крашеные – все были срезаны у основания. Не отделенные друг от друга оградами памятники сиротливо торчали из зарослей густой высокой травы. Казалось, они готовы двинуться друг к другу, собраться вместе, прижаться гранитными боками, чтоб как-то переждать беду.
Остановившись, Гройсман схватился за сердце. Хватая воздух, как выброшенная из воды рыба, стал лихорадочно соображать: «Вокруг ни души, сторожа нет, в синагоге тоже не с кем разговаривать. Но надо что-то делать, куда-то обращаться! В райисполком? В милицию? И что скажет? Что у покойников ограды украли?» Между тем кончился дождь, выглянуло солнце. Гройсман посмотрел на часы. Они показывали начало десятого. Прикинув, что племянники раньше полудня не появятся, он решил, что до этого времени успеет все разузнать и вернуться.
Спрятав в траве ведро, чтоб не украли, Гройсман решил идти в милицию. Она, кстати, находится в том же здании, где в годы войны была румынская комендатура. Тут же подумал про пана Настеску – интересно, жив ли он…
В момент, когда Гройсман подходил к райотделу, Симкин проехал Жмеринку, а Фиркин был на подъезде к Виннице. Первому оставалось ехать полчаса, второму – час.
В комнате с грязным полом и зарешеченными окнами приготовились завтракать два краснолицых милиционера. Услышав стук в дверь, спешно завернули в газету хлеб, лук и сало. Еще не распечатанную бутылку водки и мутные стаканы сунули в ящик стола. Состроив, как по команде, серьезные лица, крикнули: «Входите!» – и приготовились встречать посетителя.
Раскрылась дверь. На пороге стоял старик. Ботинки его были в глине, штаны грязные, пиджак мокрый, взгляд тревожный.
– Вы кто? – удивленно спросил первый милиционер.
– Гройсман, – сказал странный посетитель. – С кладбища!
Милиционеры переглянулись. Второй внимательно посмотрел на старика и спросил:
– Выкопался, что ли? – И оба, не сдержавшись, расхохотались.
– Я с Винницы приехал, – не поняв милицейской шутки, повысил голос Гройсман. – Пришел на кладбище. А там оград нема, нигде! Срезаны…
– А, понятно! – перестал смеяться первый милиционер. – Еще один потерпевший… Васыль, дай гражданину ручку и бумагу. Пусть напишет заявление. Приобщим к тому делу.
– Какому делу? – встревожился Гройсман.
– А такому делу, – пояснил Васыль, – шо неделю тому назад приехали какие-то кооператоры и за ночь все ограды спилили на металлолом. Так шо вы, гражданин, подробно все изложите: где спилено, на каких могилах, имена, фамилии…
Следующий час Гройсман писал. Перечислил покойных жену, сестру, тестя с тещей, Каплуна. Подумал и добавил сослуживца Ойфе, соседа Берга. Писал и вспоминал, как когда-то в этой же комнате передавал Настеску список работников табачной артели. Указав после соседа Берга соседа Шнайдера, подумал: «Тогда за живых просил, а сейчас?..»
Когда Гройсман составлял заявление, в Райгород въехал Симкин. Он хотел проехать мимо родного дома, но, не желая себя лишний раз огорчать, передумал. Велел водителю свернуть на параллельную улицу. Проезжая мимо милиции, увидел в окне двух милиционеров. Те, провожая взглядом «опель» с киевскими номерами, подумали: «Кого это в нашу глушь занесло? Аж из столицы…»
Миновав указатель «Кладбище», «опель» через сто метров уткнулся в развилку.
– Кудой? – спросил водитель.
– Тудой! – показал влево Симкин. И подумал: «Зайду через пролом в стене. Я так лучше дорогу помню».
Издалека разглядев очертания знакомого памятника, Симкин удивился: «Цел! А дядя говорил, что упал…» Симкин огляделся. Отметив, что вокруг никого нет, посмотрел на часы и подумал, что дядя,
