Поклажа для Инера - Агагельды Алланазаров
Теперь я почти все время думал об этом майоре. Снова и снова просил Итиля рассказать о нем, описать, как он выглядит. Итиль вскоре выписался, но я и тогда не забыл о своем двойнике. Я так часто думал о нем, что скоро научился по желанию вызывать в воображении его образ. Стоило закрыть глаза, я видел, как выхватив из кобуры пистолет, он бежит, не боясь огня, впереди своего батальона, увлекая солдат в атаку. Усилием воли я укрупнял картину: горящие глаза, тонкий с горбинкой нос, продолговатое, “лошадиное» – так сказал Итиль – лицо… Я все сильнее верил, что действительно похож на этого майора.
Я поправился, выписался из госпиталя, вернулся в свой полк, а все не мог, не хотел забыть о нем. Я сроднился с этим майором, он стал частью меня. Однажды я рассказал о нем землякам, которые служили со мной, а от них узнали и другие ребята из нашего взвода. Но никто не смеялся. Как любой солдат, я мечтал об отпуске, хотел поехать домой. Но откровенно говоря, не меньше, а может и сильнее мечтал я побывать на могиле майора и его товарищей. Только сделать это было не так-то просто. Поселок, о котором рассказал мне Итиль, находился не в нашем гарнизоне. Чтобы поехать туда, нужно было получить разрешение от самого командира батальона. Я служил первый год и офицеров, между нами говоря, еще побаивался. Но все-таки мое желание осуществилось.
Мы занимались в спортгородке. Сержант Михалин по очереди вызывал нас к турнику. Надо было десять раз подтянуться, потом оседлать перекладину, сделать переворот и соскок. Мы так увлеклись, что и не заметили майора Олейника, командира нашего батальона, который со стороны наблюдал за нами. Михалин построил взвод, чтобы перейти к другому снаряду, и тут увидел Олейника. “Взвод, смирно!» – приказал Михалин, но майор тут же произнес: “Вольно» и похвалил сержанта: “Этих ребят хоть завтра акробатами в цирк», – улыбаясь произнес он. Майор окинул взглядом строй, объявил всем благодарность, а сержанту, ефрейтору Бугову и мне разрешил увольнение на двое суток. “Служим Советскому Союзу!» – дружно рявкнул наш взвод, так что испуганные птицы сорвались с деревьев и с тревожными криками закружили над плацем. Майор Олейник собирался уйти, но Михалин попросил разрешения обратиться. Я и подумать не мог, что речь пойдет обо мне. Когда-то Михалин, правда, спрашивал, не воевал ни кто из моих родных в этих краях, но я и предположить не мог, что он до сих пор помнит наш разговор. А Михалин обстоятельно доложил все, что знал о похожем на меня майоре, и попросил разрешить поездку в соседний гарнизон на священную для меня могилу. Олейник сказал: “Подумаем». Через несколько дней меня вызвали в штаб и вручили нужные документы.
До поселка я добрался уже после полудня. Автобус остановился посреди небольшой площади. Возле магазина судачили несколько пожилых женщин. Я спросил у них дорогу и уже через десять-пятнадцать минут подходил к кладбищу. Оно раскинулось на пологом склоне холма сразу за редкой сосновой рощей, которая была словно граница между поселком и кладбищем, между мертвыми и живыми.
Я без труда отыскал братскую могилу и долго стоял перед ней, вглядываясь в фотографию, упрятанную в овальном окошке. Майор и в самом деле был отдаленно похож на меня. Впрочем, судить о сходстве по этой мутной, сильно увеличенной, неумело отретушированной фотографии совсем непросто. Ниже портрета в камне было высечено:
Гвардии-майор Базар Худайбердыев 1912 – 1944
Теперь, когда я своими глазами увидел и поселок, и рощу, и холм, который в те военные годы, наверняка, называли “высотой», бой привиделся мне ярче, чем обычно. Не без труда прогнал я наваждение и снова стал изучать фотографию на памятнике. Мне показалось, что майор тоже пристально вглядывался в мое лицо. Еще мгновение – он узнает меня и окликнет: “Здравствуй, братишка!» От волнения у меня даже стихи сочинились: “Весной все заново рождается на свет. Опять весна в наш стылый край явилась: бойцы, что спят в земле уж столько лет, травой, цветами сквозь гранит пробились».
Я еще немного побродил по кладбищу, потом вернулся в поселок. Пообедал в уютной столовой и отправился искать гостиницу. На этот раз мне не повезло. Прежде, когда поселок был райцентром, имелась тут и гостиница, но несколько лет назад объединили два района и гостиницу закрыли. Теперь чужие совсем редко приезжали в поселок. Я не огорчился. Кончался май, стояла солнечная теплая погода. Все вокруг цвело, щебетало, пело, радовалось… Чем стучаться в чужие двери, беспокоить незнакомых людей, я решил переночевать в роще, рядом с майором и его парнями, ведь ближе и родней их у меня здесь никого нет.
Я вернулся на кладбище и поразился царившему тут покою. Казалось, даже птицы понимают, что торжественное и печальное величие кладбищу придает именно тишина. Буйно цвели черемуха и приторный жасмин. В конце аллеи я заметил высокого, очень худого старика. Против солнца, которое уже клонилось к земле, я не мог разглядеть его лица. Старик был без шапки, ветер трепал седые волосы. Издали казалось, что голова его окружена сиянием. Старик переходил от могилы к могиле, читая надписи на плитах. Читал медленно, словно по слогам. Он, наверное, плохо видел, потому что подойдя к очередной могиле склонился в полупоклоне и сильно вытягивая шею, вглядывался в выбеленные снегом, дождем и ветром надписи. “Ходит на кладбище, как в библиотеку, – подумалось мне. – Что он хочет прочесть в этих каменных книгах? Странный старик…». Я зашел в заросли черемухи и стал наблюдать за ним. Вскоре он почувствовал мое присутствие, несколько раз оглянулся, потом подошел поближе и окликнул:
– Эй, солдат, ты чего тут прячешься?
Я вышел из своего укрытия.
– Так. Гуляю! – крикнул я в ответ старику, который небыстро шел мне навстречу.
– Смотри, в часть опоздаешь.
– Тебе, дед, какое дело! – огрызнулся я, но тут же пожалел об этом. Чтобы не обидеть старика, я сходу сочинил какую-то невероятную глупую историю. Он мне, конечно, не поверил. Смотрел на меня со снисходительной улыбкой и кривил рот, когда я уж чересчур завирался. Лицо у старика было доброе. И тогда я рассказал все как есть: и о госпитале, и о майоре, и о том, как оказался в поселке. Старик слушал внимательно. Моя история взволновала его. Когда я умолк, он по-приятельски тронул мое плечо.
– Может у меня переночуешь, сынок? – предложил он. Помолчал, ожидая ответа, потом, почувствовав мою нерешительность, сказал: –
