Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
– Как я рада! – всхлипнула она, запустив руку за корсет и нащупывая носовой платок. – Уж думала, что никогда тебя не увижу! Я так и сказала себе: «Винсент больше никогда не вернется». И вас, месье Тулуз, что-то тоже давно видно не было. И вот вы явились, когда все уже разошлись и еда остыла…
Агостина была все столь же экспансивна, но время не щадило и ее. Кожа на лице начала обвисать, а в роскошных черных волосах кое-где была заметна седина.
Их трапеза прошла в практически опустевшем ресторане. Когда же с едой было покончено, Агостина принесла бутылку ликера и подсела к ним.
– Выпьем за встречу. Это la Strega. Самый чудесный в мире ликер, – объявила она, наполняя три стакана, и невесело добавила: – Он успокаивает сердце.
– Что случилось, Агостина? – спросил Анри. – Ты грустишь?
В ее прекрасных глазах затаилась печаль, отрешенный взгляд был устремлен вдаль.
– Я хочу вернуться домой, где всегда светит солнце, а земля под ногами хранит его тепло и кажется темно-коричневой, словно хорошо пропеченный хлеб. Я хочу видеть море, любоваться, как по гребням волн бегут белые барашки и все вокруг залито солнцем…
В конце концов друзья покинули гостеприимное заведение Агостины и наняли фиакр.
– Замечательный день для небольшой прогулки, – заметил Анри. – Ты уже видел Эйфелеву башню?
Они поехали по шумным улицам, миновали Оперу, пересекли площадь Согласия и свернули на Елисейские Поля.
– Я совершенно забыл, как красив Париж, – признался Винсент после продолжительного молчания.
– Да, очень красив – он подобен сцене, где на фоне декораций не заметно актеров. Иногда мне даже начинает казаться, что архитектура является наиболее выразительным изо всех видов искусств. Даже более выразительным, чем музыка.
Их взорам открылась Эйфелева башня, замок Консьержери, прямоугольные очертания Лувра, издали напоминавшего сурового стража, день и ночь охранявшего свои несметные богатства, похожий на корабль силуэт Нотр-Дама, стоявший на приколе в самом сердце Парижа. Переехали через Сену и продолжили прогулку по левому берегу, и колеса скрипучего фиакра загромыхали по брусчатке узеньких, темных улочек. Они миновали по дороге маленькие лавчонки, тихие бистро, древние храмы, зажатые между мрачными домами. Иногда внезапно выезжали на какую-нибудь крошечную площадь, посреди которой неизменно журчал фонтан, была водружена бронзовая статуя какого-нибудь генерала, росло четыре-пять платанов, а также была поставлена деревянная скамейка, на которой восседал рантье с козлиной бородкой в шляпе и пальто, погруженный в чтение газет. Или же, к радости уличных мальчишек, крутилась скрипучая карусель.
– Может быть, зайдем? – предложил Анри, в то время как фиакр проезжал мимо Нотр-Дама.
Они вошли под своды огромного нефа, где пахло ладаном и пылью, как это бывает в очень старых зданиях. Кое-где в полумраке вырисовывались темные коленопреклоненные силуэты женщин, замеревших в молитвенном благоговении. За одним из столпов беззвучно плакала молодая женщина.
Анри взглянул на Винсента, взгляд которого был устремлен на крохотный язычок пламени, горевший перед молельней, а губы едва заметно шевелились, словно он говорил с самим Богом, стоявшим за золоченой дверцей. Бедный Винсент, ему удалось одолеть свой недуг, но он устал… Некогда неукротимый источник жизненной энергии быстро иссякал…
– Я собирался на обед к Танги, – сказал Анри, когда они вышли из церкви. – Может, пойдем вместе? Они будут тебе рады.
По улице Клозель уже стелился вечерний туман, когда фиакр остановился перед магазинчиком папаши Танги. На бряцанье дверного колокольчика поспешно отозвался сам хозяин, который при виде Винсента всплеснул коротенькими ручками:
– Месье Ван Гог! Какая радость! Вот так неожиданность! Он прижал Винсента к груди и, привстав на цыпочки, сумел-таки поцеловать голландца в подбородок.
– Ну, теперь все в сборе. Вы пришли как раз вовремя, у нас сегодня на обед рагу с луком!
Говоря без умолку, он провел друзей в кухню, где его жена, засучив рукава, с видом сказочной ведьмы колдовала над кипящим котелком. После радостных возгласов по поводу неожиданного появления Винсента трое мужчин проследовали на задний двор магазина. Здесь уже был накрыт к обеду стол.
– Совсем как за городом, не так ли? А воздух-то какой! – широко улыбнулся Танги, вдыхая полной грудью. – А вон мое дерево! – Он указал на корявую старую липу, к которой были привязаны провисшие веревки для сушки белья. – Я всегда говорил, что для того, чтобы наслаждаться загородной жизнью, совсем необязательно уезжать из Парижа.
Через минуту из кухни появилась мадам Танги с горячим котелком в руках, который был немедленно водружен на стол. Обед начался, и рагу было объявлено настоящим кулинарным шедевром.
– В жизни не пробовал ничего вкуснее. А как вы это готовите? – воскликнул Анри.
– Очень просто. – Она даже покраснела от удовольствия. – Нужно просто взять немного лаврового листа, чуть-чуть шалфея, тмина, петрушки, листьев одуванчика, розмарина, зубчик чеснока, несколько луковиц… – Ее усталые глаза лучились счастьем.
Анри заметил, что Танги почти ничего не ел, а к вину даже не притронулся.
– Что с вами, Танги? Вы разлюбили вино?
Старый анархист обратил к нему свое широкое небритое лицо, и взгляд его стал жалобным.
– Дело в моем животе. Болит он у меня; ума не приложу, в чем дело.
– Я уж говорила ему, чтобы к доктору сходил, но он же упрямый, как мул, – вмешалась его жена.
Она встала из-за стола и стала собирать тарелки.
– Еще чего! Чтобы какой-то буржуй-доктор смотрел мой живот? Для меня это дело принципа, – решительно объявил Танги. – А теперь, господа, позвольте показать вам замечательную небольшую работу Хокусая, что на днях попала ко мне…
– Танги, иди сюда и помоги мне с тарелками! – позвала из кухни жена.
Бросив обреченный взгляд на гостей, старик тяжело вздохнул и покорно поплелся в кухню.
На Париж спустилась ночь. В воздухе веяло свежестью. Двор был погружен во тьму, и лишь небольшая лампа отбрасывала на стол круг желтого света. Силуэт липы напоминал теперь застывшее в воздухе черное кружево. Мотыльки неуклюже вились вокруг лампы, с размаху бросаясь на обжигающее стекло, падали на стол. Несколько минут спустя начинали шевелиться, расправляли хрупкие крылышки, и все повторялось сначала.
– Они тоже стремятся к тому, что недосягаемо, – задумчиво проговорил Анри. – Так много написано уже о том, что у животных отлично развит инстинкт самосохранения, и все же ты только посмотри на этих безмозглых мотыльков…
– Анри?
– Что?
– Пока ты одевался, я смотрел на твои картины. Там была эта девушка – блондинка. Будь осторожен – не позволяй ей исковеркать твою жизнь. – Он грустно улыбнулся. – Ты ведь младше меня на десять лет и еще не успел сказать всего,
