Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
– Нет, понятия не имею.
Да уж, великим умом Мари не отличалась. Анри видел, как сосредоточенно она морщит лоб, произнося заученную ложь.
– Он сказал, что я очень некрасиво обошлась с тобой, в то время как ты всегда был добр ко мне, и что я должна немедленно пойти и извиниться.
Да, возможно, Бебер действительно говорил нечто подобное тем вечером, занося при этом кулак, чтобы дать ей тумака. Наверное, он втолковывал ей, что только такая дура, как она, могла потерять любовника, отстегивавшего ежедневно по пятьдесят франков, и что шла бы она обратно к нему, а не то хуже будет…
Анри разглядывал ее. Не осталось и следа от прежней горделивой осанки, презрительная ухмылка исчезла с ее лица. Она превратилась в покладистую, послушную шлюху, старательно выполнявшую приказания своего сутенера, – и это у нее очень плохо получалось.
– Не беспокойся, Мари. Тебе не стоит извиняться. Это я был не прав. Ведь, в конце концов, это были твои деньги, твой счет, и ты имела полное право распорядиться ими по своему усмотрению.
– Нет. Не права была я, – настаивала она. – Бебер сказал, что я должна извиниться.
– Ну ладно, ладно. Можешь сказать ему, что ты извинилась. – Он снова наполнил бокалы. – И давай не будем больше вспомнить об этом.
– Я не хочу с тобой ссориться. Никогда-никогда. Ты мне очень нравишься.
– Ну, вот и славно.
Анри наблюдал за ней через стол. В ее глазах больше не было блеска. Она улыбалась ему, и это ложь делала ее еще более несуразной.
Однажды утром вместо того, чтобы, как обычно, уйти из дому, Мари предложила попозировать для него.
– Даже голой, если хочешь.
Ее выдала наигранная непринужденность. Анри показалось, что он даже слышит голос Бебера, наставлявшего ее в рамках своего плана по дальнейшему обольщению.
– Смотри! – Она отбросила одеяло. – Разве у меня не красивое тело? Нигде ни родинки, ни прыщика. А кожа гладкая-гладкая, а не буграми, как у многих других девчонок. Ты только потрогай.
Она взяла его руку и провела ею по бедрам.
– А груди упругие, чувствуешь? – продолжала Мари, поднимая его руку все выше. – Они же тебе нравятся, не так ли?
– Да, Мари. У тебя замечательные груди, – мягко проговорил Анри, убирая руку. – Но тебе, кажется, уже пора? Ты можешь опоздать…
– Тебе даже не придется мне платить за позирование. Я бы и денег с тебя не взяла.
– Это, конечно, очень мило с твоей стороны. Может быть, как-нибудь в другой раз… А теперь тебе лучше одеться.
На следующий день Мари вызвалась прибраться в студии.
– Знаешь, я умею замечательно убираться. Мать обычно заставляла меня мыть полы. А если у тебя есть немного воску, то я бы и мебель могла натереть, чтобы все вокруг сверкало.
Анри становилось не по себе от подобной услужливости. И на что только не пойдет женщина ради любви! Он намеренно отворачивался, когда она наигранно восхищалась его картинами, ибо это тоже было частью стратегии, спланированной в грязном бистро на Севастопольском бульваре. «Угождай ему, говори, что ты без ума от его картин», – наверное, именно так говорил Бебер. И она повиновалась в надежде получить долгожданную награду – поцелуй или иное проявление ласки – за то, что восторгалась картинами карлика.
Дальше – больше.
Ради внезапно проснувшейся в ее душе любви она даже отказалась от своей старой привязанности, перестав встречаться с Бебером каждый день, ограничившись лишь одним днем в неделю – когда якобы отправлялась проведать сестру.
– Знаешь, тот мужчина, о котором я тебе рассказывала, ну, тот, по которому я когда-то сходила с ума… ну, короче, я его больше не люблю, – объявила она как-то вечером. Ее красные, заплаканные глаза наглядно свидетельствовали о том, с каким трудом давалось ей каждое слово. – Я даже видеть его больше не хочу. Ты мне нравишься гораздо больше. Сразу видно – благородный господин.
В первый раз за все время Мари стала его любовницей, жила вместе с ним, готовила нехитрые закуски на дальней кухне, делала все то, о чем он когда-то так мечтал. Даже выразила желание познакомиться с его друзьями, пойти с ним куда-нибудь, и Анри было уже просто интересно, как далеко в самоотречении может зайти эта проститутка. Что заставляет ее и ей подобных браться за самую низкую, грязную работу, зная наперед, что со скудным вознаграждением все равно вскоре придется расстаться? Откуда такая тяга к самоунижению?
Теперь Мари была рядом постоянно, досаждая ему своей навязчивой предупредительностью. Однако иногда она все же забывалась, мечтательно замолкая, и тогда ее лицо лучилось от счастья. Анри знал, что в такие мгновения она думает о своем любовнике, мысленно ласкает его, готовая и терпеть ради него скуку, и утруждать себя беспомощным враньем. Иногда в ее страсти к этому кретину угадывалось нечто смиренно-монашеское. Даже жесты ее утрачивали свою кошачью грацию. Эта любовь сделала ее неуклюжей, она была как будто беременна ею.
Перемены в ее поведении не могли не отразиться и на их сексуальных отношениях. Прежде взаимная ненависть придавала занятиям любовью особую пикантность. Теперь же Мари превратилась в покладистую проститутку, изо всех сил старавшуюся угодить клиенту. Она отдавалась ему полностью, старательно симулируя экстаз, страстно вздыхая и шепча о любви.
– Ты замечательный любовник, Анри.
Молчание.
– Я сказала, что ты замечательный любовник.
– Давай спать, Мари. Уже совсем поздно.
– Ты меня любишь?
– Ты мне очень нравишься.
– Я не это имела в виду. Я хотела спросить, ты любишь меня?
– У любви может быть слишком много проявлений…
– Но ведь ты меня любишь, правда? Ты мной доволен? Ведь я ласкова с тобой, не так ли? Я ведь делаю все, что ты только пожелаешь? У тебя же никогда не было такой девушки, как я, такой искусной, как я? Скажи, что никогда…
– Ну, никогда… Уже почти светает… Мари, спи уж, пожалуйста, а?
Он чувствовал, как ее губы касаются его лица.
– Спокойной ночи, милый. Положи голову ко мне на плечо.
Как было бы замечательно, будь это искренне, от души!
Но нет, она всего лишь притворялась, и от этого становилось еще больнее…
– Спокойной ночи, Мари.
Постепенно Анри начал осознавать, что его желание обладать ею уже не столь сильно, как прежде. Эта безыскусная, навязчивая шлюха вызывала в нем жалость. Прежде ее грубая чувственность разжигала в нем гнев и желание. Теперь же она была готова исполнить любую его прихоть и уже ничем не отличалась от обычной проститутки из
