Город Победы - Ахмед Салман Рушди
Тирумаламба Деви поднялась на ноги и встала между Ачьютой и слепой женщиной.
– Прежде вам придется убить меня, – сказала она. – Госпожа носит в себе божественный дар, и претворить ваши угрозы в жизнь будет святотатством.
Пампа Кампана тоже встала.
– Сожгите всю бумагу, что захотите, – произнесла она, – но каждая записанная мною строчка хранится у меня в памяти. Чтобы уничтожить это, вам придется отрубить мою голову и набить ее соломой, как это иногда случается в моей книге с поверженными царями.
– Я тоже заучил наизусть этот бессмертный текст, – сообщил Мадхава Ачарья, – так что вашему топору придется познакомиться и с моей шеей тоже.
Лицо Ачьюты вспыхнуло.
– Довольно скоро может наступить время, – грубо сказал он, – когда я с удовольствием приму все ваши предложения. А пока черт с вами со всеми. Не попадайтесь у меня на пути, а тебе, – он с ненавистью указал на Пампу Кампану, – запрещено появляться возле моей статуи.
– Ничего страшного, – отвечала ему Пампа Кампана, – моя история будет записана не в камне.
Когда царь ушел, она повернулась к священнику.
– То, что ты сказал, – неправда, – указала она. – Ты рисковал своей жизнью во имя лжи.
– Бывают такие времена, когда ложь оказывается гораздо важнее, чем жизнь, – ответил он. – Это был как раз такой случай.
Пампа Кампана снова уселась в своем углу.
– Очень хорошо, – сказала она. – Спасибо вам обоим. А теперь мы, наверное, продолжим.
– Порой я испытываю ненависть к мужчинам, – сказала Тирумаламба Деви, когда Мадхава Ачарья ушел.
– У меня была дочь, которая думала так же, – рассказала ей Пампа Кампана. – Она предпочитала женское общество и в лесу Араньяни чувствовала себя счастливее всех нас. Если под мужчинами ты подразумевала нашего недавнего венценосного гостя, тебя можно понять. Но вот Мадхава хороший человек, это точно. А каков твой муж?
– Алия сплошь состоит из заговоров, – ответила Тирумаламба. – Он весь – секреты да интриги. При дворе полно фракций, он знает, как противопоставить одну группу другой, как уравнять интересы одних и других, и Ачьюта оказывается не у дел, его укачивает от подобных комбинаций. Так что Алия сделался вторым центром власти, равным царю, и это все, чего он желает, по крайней мере на данный момент. Он – лабиринт. Никогда не знаешь, в каком направлении двигаться. Как можно любить лабиринт?
– Расскажи мне, – попросила Пампа Кампана. – Я знаю, что все царевны оказываются скованными собственной короной и им трудно найти свой собственный путь. Но что у тебя на сердце, чего ты хочешь от этой жизни?
– Меня никто никогда об этом не спрашивал, – призналась Тирумаламба Деви, – даже мама. Обязанности, долг и прочее. Записывать твои стихи – единственное занятие, которое мне по душе.
– Но для себя, чего ты хочешь для себя?
Тирумаламба Деви сделала глубокий вдох.
– Когда я бываю на улицах, где живут чужеземцы, – начала она, – то испытываю зависть. Они просто приходят и уходят, никаких уз, никаких обязанностей, никаких ограничений. Они рассказывают истории отовсюду, и я уверена, что, когда они уезжают куда-то в другое место, мы тоже становимся историями, которые они рассказывают тамошним людям. Даже нам они рассказывают истории о нас самих, и мы верим им, даже если они переворачивают все с ног на голову. Как будто у них есть право рассказать всему миру историю всего мира, а после… после просто взять и уехать. Так вот. Вот моя глупая идея. Я хочу быть чужеземкой. Прости, что я такая дура.
– И такая дочь была у меня тоже, – ответила Пампа Кампана. – И знаешь что? Она сделалась чужеземкой и, я думаю, была счастлива.
– Ты этого не знаешь? – удивилась Тирумаламба.
– Я потеряла ее, – ответила Пампа Кампана, – но, возможно, она нашла себя.
Она положила руку царевне на колено.
– Ступай и разыщи перо чила, – велела она.
– Перо? Зачем?
– И надежно его спрячь, – сказала Пампа Кампана.
– Говорят, ты прибыла сюда в обличье птицы, – благоговейно произнесла Тирумаламба.
– Вернемся к работе, – распорядилась Пампа Кампана.
Но до того, как начать снова диктовать, добавила:
– Я знавала чужеземцев. Даже любила одного или двух. Знаешь, что в них разочаровывает больше всего?
– Что?
– С виду они все совершенно одинаковые.
– Могу ли я задать тебе тот же вопрос, что ты задала мне? – поинтересовалась Тирумаламба. – Есть ли что-то, на что ты надеешься, чего хочешь? Конечно, я знаю, что ты потеряла возможность видеть, прости, еще одна глупость с моей стороны. Но все же – какое-нибудь тайное желание?
Пампа Кампана улыбнулась.
– Благодарю, – ответила она, – но время моих желаний ушло. Теперь все, чего я хочу, – это мои слова, эти слова – все, что мне нужно.
– Тогда, что бы там ни было, – сказала Тирумаламба Деви, – давай вернемся к работе.
Когда все достигло точки кипения, шел сезон дождей. Ранним утром Алия Рама Райя завтракал с женой в своих личных покоях в Лотосовом Дворце, они ели в молчании, слушая обманчиво веселую мелодию дождя и не разговаривая из-за присутствия слуг. Когда они закончили есть и пить, Алия прошел через все комнаты и убедился в отсутствии ненужных ушей, лакеев-болтунов или служанок-сплетниц. Только после этого он наконец заговорил.
– Я едва могу разговаривать с этим человеком, – признался Алия царевне Тирумаламбе Деви. – Его уровень мышления сводится к жестокости. Он думает так же, как ест, то есть, скажу тебе, как свинья.
Хрупкое, как натянутая струна, соглашение о разделе власти между жестоким царем Ачьютой и его коварным соперником Алией не устраивало обоих мужчин, их спор длился годы и тянул Биснагу в двух противоположных направлениях, что не устраивало никого.
Тирумаламба ответила осторожно.
– Мадхава Ачарья говорит, что он очень печется о Боге, разве нет?
– Да, – ответил Алия, – но он ничего не понимает. Мы хорошие, они плохие – так можно суммировать его понимание религии. При этом, я подозреваю, в душе он боится их. А теперь, когда новые они – эти Моголы – поднимают голову на севере, он боится еще больше.
– Но у нас в Биснаге они повсюду, – заметила Тирумаламба, – во многих домохозяйствах есть их молельни, они живут среди нас, они наши друзья и соседи, наши дети играют вместе, и мы говорим, что мы сначала принадлежим Биснаге, а уже потом – Богу, разве не так? Мы говорим так. Некоторые наши главные генералы – тоже они, да? И в Пяти Султанатах, там
