Город Победы - Ахмед Салман Рушди
– Я вижу, – сообщила она Пампе Кампане, – что это происходит из-за твоих глаз – твоя рука движется очень медленно, гораздо медленнее, чем летит твоя мысль, и тебе из-за этого трудно. На самом деле ты сочиняешь очень быстро, так ведь, но не можешь с необходимой скоростью фиксировать это, и эта вынужденная медлительность очень тебя расстраивает, правда?
Пампа Кампана слегка шевельнула головой, что означало: возможно, это так, но у меня нет выбора.
Тирумаламбе Деви хватило духу, чтобы сделать ей дерзкое предложение.
– Когда бессмертный Вьяса писал “Махабхарату”, он тоже делал это очень быстро, так? – поинтересовалась она. – Но ведь Господь Ганеша, который записывал под его диктовку, сумел с этим справиться? Даже тогда, когда сломалось его перо, он отломал один из своих слоновьих бивней и стал писать им. Разве не так? Именно поэтому мы называем его Екданта, однозубый Ганеша.
– Я не Вьяса, – ответила Пампа Кампана, и легкая улыбка пробежала по ее лицу, – а у тебя, я уверена, пока на месте все зубы, да и уши, это я знаю наверняка, не такие большие.
– Но я могу писать так же быстро, как ты диктуешь, – ответила Тирумалабма Деви с горящими глазами, – и если у меня сломается перо, я сделаю все что угодно, лишь бы не прерываться.
Пампа Кампана задумалась.
– А танцевать ты умеешь? – поинтересовалась она, – Потому что Господь Ганеша танцует фантастически. А ездить верхом на крысе? Или обернуть змею вокруг шеи, как шарф, или вокруг талии, как пояс?
Теперь она улыбалась во весь рот.
– Если это необходимо, – решительно отвечала Тирумаламба Деви, – я научусь.
Ачьюта Дева Райя появился в Лотосовом Дворце, ища, кого бы убить. Это был смуглый мужчина лет пятидесяти, с густой бородой, без большого числа зубов, пузатый и настолько злой, насколько может быть только человек, вынужденный – из-за того, что пребывает в заключении в богом забытой дали – терпеть и доверяться заботе сельских стоматологов. Он был одет так, словно собирался на войну, в кожаном жакете поверх сплетенного из кольчуги жилета, на ногах поношенные сапоги, на поясе меч, за спиной щит. Его спутники представляли собой неуправляемую банду пьяных головорезов, которые обеспечивали ему единственно возможную в Чандрагири светскую жизнь, а за ними следовал его официальный царский эскорт – группа женщин-воинов из числа дворцовой стражи, по выражениям лиц которых было ясно, что они испытывают гнев по отношению к царским дружкам из-за происходивших по дороге похотливых выходок, из-за неподобающего поведения самого царя, а также профессиональную неловкость из-за грубых манер нового монарха, которого они были вынуждены доставить в зал к Львиному (Алмазному) трону.
Все оставшиеся члены царской семьи ожидали его, чтобы поприветствовать – старшая царица Кришнадеварайи Тирумала Деви и ее мать Нагала Деви, царевна Тирумаламба Деви и ее супруг Алия Рама, решивший именоваться Алия Рама Райя, что с технической точки зрения было справедливо вследствие его женитьбы на единственном выжившем ребенке Кришнадеварайи и без всякого сомнения было воспринято Ачьютой как красная тряпка, разжигание розни, даже объявление войны.
– Когда человек пребывает в изгнании так долго, как я, – заявил Ачьюта, – вернувшись, он ищет возможности отомстить. Тот, кто в ответе за мою сломанную жизнь – мой благородный брат, – уже не сможет увидеть мою ярость. Однако, раз уж его нет, вы, ребята, сможете.
– Двадцать лет – долгий срок, – ответил Алия, – и мы видим, что ваша ссылка не лучшим образом повлияла и на вашу внешность, и на ваш характер. Однако мы говорим вам: добро пожаловать, Дядюшка – я использую это уважительное обращение, хотя старше вас на несколько лет, – Биснага принадлежит вам, так распорядился последний царь, и можете не сомневаться: никто здесь не пойдет против его воли и не устроит мятеж. Но вам следует знать, что люди во дворце – городская аристократия, министры и госслужащие, а также эти серьезные женщины из дворцовой стражи – все они преданы империи как таковой, а не только тому, кто занимает ее трон. Они преданы тем, кто хорошо обходился с ними все двадцать лет, что вас здесь не было. Позвольте мне сказать прямо. Они любят дочь царя, его единственного выжившего ребенка. А я – выбранный для нее супруг. Так что они, соответственно, преданы и мне тоже. То же можно сказать и о людях за воротами дворца. Они любят Биснагу, а царь – слуга того, что они любят, и никогда не должен этого предавать. Так что действуйте с осторожностью, иначе ваше правление может оказаться недолгим.
– К тому же, – добавила Тирумала Деви, – мой отец, царь Вира из Срирангапатны, муж моей матери, стоит на страже вашей южной границы и внимательно наблюдает за тем, что происходит здесь, а если его расстроить, вы также не обрадуетесь.
Ачьюта повернулся к царевне Тирумаламбе Деви.
– А вы, юная госпожа, что вы скажете? У вас тоже есть чем меня запугать?
– Мой ближайший друг и вторая мать, госпожа Пампа Кампана, своими незрячими глазами видит все, – отвечала она, – так что, следуя ее примеру, я стану говорить все безмолвным ртом.
Ачьюта почесал затылок. Потом его рука потянулась к мечу, и он схватился за рукоять, отпустил ее, снова схватил, снова отпустил. Затем он почесал правой рукой макушку, взъерошил свои густые, нечесаные седеющие волосы и нахмурил лоб; в это время его левая рука потянулась к правой подмышке, как бывает у человека, который сражается с блохами. После этого он потряс головой, словно не веря в происходящее. Потом глянул на своих собутыльников, словно желая сказать: От вас не особенно много пользы, да? А затем вдруг разразился громогласным хохотом и захлопал в ладоши.
– Семейная жизнь, а? – орал он. – Такого нельзя избежать. Как хорошо, когда у тебя есть дом. И давайте уже тогда поедим.
История о пире в честь коронации Ачьюты Дева Райи, рассказываемая в красках и не единожды пересказываемая, стала в последующие годы главным повествованием о его правлении. В сознании каждого жителя Биснаги запечатлелся образ царя и его собутыльников: они жрали, как свиньи, и пили так, словно много лет до этого блуждали по пустыне, в то время как члены царской семьи и придворная знать сидели молча, сложив руки, и ничего не ели, а Алия Рама Райя стоял в дальнем конце обеденного зала, отказавшись даже сесть и преломить хлеб с новым правителем, и обдумывал свой следующий шаг.
Тирумаламба Деви в деталях описала Пампе Кампане этот вечер, и ее описание представлено сейчас в “Джаяпараджае”, Пампа Кампана облекла
