Город Победы - Ахмед Салман Рушди
– Я должен помириться со своим братом, – ответил царь и махнул слабой непослушной рукой. – Хотя Чандрагири не такое уж и плохое место, – продолжал он почти жалобно, – Радж-Махал там вполне комфортабельный. И все же я должен освободить его. Что до вас, просто должным образом заботьтесь о моей дочери, и, став царем, мой брат Ачьюта будет относиться к вам обоим со всем уважением, которого вы, несомненно, заслуживаете.
Алия направился к царице Тирумале Деви и ее матери Нагале Деви.
– Как старшая царица, – заявил он, – вы должны вмешаться в то, что делает царь. Разве не из-за короны вы хотели, чтобы Тирумаламба вышла замуж за влиятельного человека, более пожилого и авторитетного, чем какой-нибудь неопытный юнец? Разве это не было для вашей семьи путем на трон Биснаги? Так вот же. Пробил ваш час действовать.
Тирумала Деви грустно покачала головой.
– Моя дочь ненавидит меня, – произнесла она. – Она отвернулась и от своей бабушки. Она считает, что во время ее болезни нас не волновало, выживет она или умрет, и что все наше внимание было отдано исключительно сыну. Теперь она не смотрит в нашу сторону. Мы ничего не выиграем, если поможем посадить ее и вас на Львиный трон.
– А это правда? – уточнил Алия, – Про ваше внимание?
– Что за вопрос, – вмешалась Нагала Деви, – естественно, нет. Она всегда была капризным ребенком.
Алия вернулся к слабеющему Кришнадеварайе.
– Вы совершили огромную ошибку с Махамантри Тиммарасу и этой женщиной, Пампой Кампаной, – сказал он, – не совершите же второй колоссальной ошибки до того, как покинете нас.
– Пошлите за моим братом, – велел ему Кришнадеварайя. – Он будет вашим царем.
Это стало последним решением, которое он принял в жизни. Несколько дней спустя он умер. Некогда великий Кришнадеварайя, повелитель всего юга за рекой, чье имя он носил, величайший победитель, когда-либо правивший Городом Победы, при котором Биснага стала процветать больше, чем когда-либо прежде, умер в непередаваемом в своем роде позоре, потеряв честь, и люди остались слепы к его достижениям, словно выколов глаза Пампе Кампане и министру Тиммарасу, он ослепил всю Биснагу.
Шепот донес Пампе Кампане, что его последнее слово было горьким упреком самому себе:
– Ремонстрация.
Часть четвертая. Падение
20
После смерти своего отца царевна Тирумаламба Деви бродила по улицам Биснаги, словно неприкаянная душа, а Улупи Младшая следовала за ней на некотором расстоянии на случай, если понадобится царевне. Ее печаль, точно вуаль, защищала ее от непрошеных взглядов бестактных незнакомцев. На главном базаре Шри Лакшман и его брат Шри Нараян предложили ей фрукты, бобы, семена и рис, но она прошла мимо них, лишь слегка печально качнув головой. На закате на берегу реки она наблюдала, как верующие поклоняются Сурье, богу Солнца, хотя сама утратила всякое желание поклоняться кому-либо из богов. Она чувствовала себя крохотной на фоне холмистого ландшафта с огромными скалами и валунами, пейзаж усиливал в ней ощущение собственной незначительности. Она ощущала себя как комар или муравей. Ее отец умер, не признав ее права, и оскорбил ее мужа, отклонив его кандидатуру без обсуждения. Ее мать и бабушка были исполненными яда ведьмами. Она была одна в этом мире, рядом был лишь пожилой человек, за которым она была замужем, который проводил свои дни, погрязнув в интригах, пытаясь вывести своих союзников на важные позиции до того, как в город прибудет новый царь. У него не было времени на ее горести. Она бродила туда-сюда по кварталам, населенным иностранцами, где можно было найти фарфор, вино и тонкий муслин, по районам знатных семей и по улочкам куртизанок. Только Царский квартал, где она выросла, с его изумрудными бассейнами и архитектурными красотами, не вызывал у нее интереса. Она петляла вокруг оросительных каналов и построек храмового комплекса Йелламмы с лучшими в городе танцовщицами. Мне больше нет места в этом месте, где каждый знает свое место, думала она. Бродя так, потерянно и бесцельно, она оказалась в Манданском матте, и ноги, которые знали, что ей нужно, лучше, чем голова, привели ее к двери Пампы Кампаны.
Весь город затаил дыхание. Истории о том, как Ачьюта приближается к городу, о его диких ночах в придорожных гостиницах, о пьянстве, обжорстве, женщинах и драках сильно опережали царский обоз, и в Биснаге справедливо опасались, что эта новая эпоха будет разительно отличаться и от царственного великолепия, характерного для правления Кришнадеварайи в его лучшие времена, и от царства культуры, искусств и терпимости, которое царица-регент Пампа Кампана пестовала во время многолетних военных отлучек царя. Нечто более громкое и грубое было на подходе. Пришло время опустить головы и держать носы по ветру. Никто не мог предположить, куда Ачьюта Дева Райя может направить свою ставшую притчей во языцех грубость, не говоря уже о его склонности к насилию. Истории о людях, повешенных Ачьютой и оставленных висеть на обочинах за какое-то проявление – реального или воображаемого – неуважения к нему, стремительно прибывали с дороги из Чандрагири, как предвестники нового порядка, и вселяли страх в каждое сердце.
– Можно мне войти? – тихо спросила Тирумаламба Деви, и женщина, сидящая на корточках в дальнем углу комнаты, едва заметно махнула ей рукой в приглашающем жесте. Царевна быстро зашла, сняла сандалии и поспешила к слепой, чтобы коснуться ее стоп.
– Не делай этого, – велела Пампа Кампана, – в этом месте мы встречаемся на равных или не встречаемся никак.
Тирумаламба Деви уселась подле нее.
– Ты – мать Биснаги, с которой столь жестоко обошлись ее дети, то есть твои дети, – сказала она, – а я – ребенок, с которым жестоко обошлись его мать и бабушка. Так может быть, я ищу мать, а тебе нужен ребенок.
После этого они стали друзьями. Тирумаламба Деви стала приходить туда каждый день, и вскоре Улупи Младшая начала оставлять ее одну со словами, что охрана не нужна там, где все находятся в безопасности. Порой женщина в углу не хотела разговаривать, и они вместе сидели молча. Это было хорошее молчание, в нем каждая чувствовала себя любимой, оно сближало их. В другие дни Пампе Кампане хотелось поговорить, и она рассказывала молодой женщине истории из своей прежней жизни – про мешок с семенами, благодаря которому Хукка и Букка дали жизнь городу, про битву с розовыми обезьянами, про все. Тирумаламба Деви внимала ей с благоговением.
А еще каждый день Пампа Кампана пыталась писать. Тирумаламба Деви видела, как тяжело ей это дается, несмотря на уверенную
