Город Победы - Ахмед Салман Рушди
Сама же она пишет, что эти нашептывания стали благословением. Они возвращали ей мир и возвращали в мир ее. Слепоту было никак не исправить, но теперь она была не просто тьмою, она была заполнена людьми, их лицами, их надеждами, их страхами, их жизнями. Радость покинула ее – сначала со смертью Зерелды Ли, потом – когда ее лишили глаз и она поняла, что не смогла избежать проклятия сожжения. Но теперь, очень медленно, нашептанные секреты города давали радости толчок к возрождению – с родившимися детьми, с построенными домами, с сердцами любящих семей, членов которых она не знала, с подковыванием лошадей, с созреванием фруктов в их садах, с богатством урожаев. Да, напоминала она себе, случаются ужасные вещи, с ней самой произошла ужасная вещь, но жизнь на земле все еще изобильна, все еще благодатна, все еще хороша. Может, она и слепа, но она может видеть, что свет есть.
Царь во дворце, напротив, потерялся во тьме. Время остановилось возле Львиного трона. Он стал чувствовать себя довольно скверно. Придворные рассказывали друг другу, что видели, как он бродит по коридорам дворца и разговаривает сам с собой или, как утверждали некоторые, сосредоточенно беседует с призраками. Он разговаривал со своим главным министром, которого лишился, и спрашивал у него советов. Ни один так и не был получен. Он беседовал со своей младшей царицей, покинувшей его в родах, и просил ее о любви. Никакой любви он не получил. Он прогуливался по саду в компании своих умерших детей, ему хотелось учить их разным вещам, качать на качелях, поднимать и подбрасывать в воздух, но они не хотели играть и были неспособны учиться. (Странным образом он уделял гораздо меньше времени своей живой дочери, Тирумаламбе Деви. Ушедшие дети, которым никогда не суждено будет повзрослеть, казалось, занимали его больше, чем повзрослевшая девочка.)
(В этой части своего текста Пампа Кампана говорит о Тирумаламбе Деви как о взрослой. Мы обязаны прокомментировать это, поскольку внимательные – не хотим говорить “педантичные” – читатели нашего текста могли подсчитать, что в “реальной” жизни Тирумаламба все еще оставалась ребенком. Таким читателям, да и всем, кто узнает содержание “Джаяпараджаи” на наших страницах, можем дать следующий совет: когда вы знакомитесь с историей Пампы Кампаны, не цепляйтесь за традиционное понимание “реальности”, которое строится вокруг календарей и часов. Еще ранее автор продемонстрировала – при описании своего продлившегося шесть поколений “сна” в лесу Араньяни – свою готовность сжимать время в художественных целях. Здесь же она демонстрирует также готовность поступать противоположным образом, растягивать, а не ускорять Время, заставлять его выполнять ее приказы, позволяя Тирумаламбе расти внутри ее волшебно расширенных часов, которые остановились снаружи, но продолжают тикать внутри ее пузыря. Пампа Кампана выступает госпожой, а не служанкой хронологии. Нам следует принять то, во что нас учат верить ее стихи. Все прочее – глупость.)
Кришнадеварайя посетил все храмы Биснаги, он молился и просил избавить его от этой пытки, но боги оставались глухи к человеку, ослепившему создательницу города, ту, в которой более двух сотен лет обитала богиня. Он сочинял стихи, но потом рвал их. Он просил собранных им при дворе поэтов-гениев, оставшихся Семерых Слонов, чьи таланты были столпами, поддерживающими небо, сочинить новое произведение, своей лиричностью способное возродить красоту Биснаги, но все поэты признались, что музы покинули их, и не смогли написать ни слова.
Царь сошел с ума, так шептали.
Или, возможно, царь, исполненный раскаяния и стыда, охваченный ужасом от открывшегося ему знания о себе самом – осознанием того, что вспышки его гнева в конце концов разрушили его собственный мир и лишили его двух самых ценных граждан, – был одержим потребностью получить искупление, но понятия не имел, как и где его искать.
У него испортилось здоровье. Он слег в постель. Придворные врачи не могли найти причину. Казалось, он просто не видит смысла жить дальше.
– Он хочет только одного, – так шептали, – обрести хоть какое-то душевное равновесие до того, как покинет этот мир.
В какой-то момент своего стремительного заката он вспомнил про своего брата, томящегося в заточении в крепости Чандрагири. Впав в состояние, которое многие при дворе сочли началом предсмертного бреда, он вскричал:
– Существует ошибка, которую я в состоянии исправить!
Он распорядился освободить Ачьюту из места его заточения и доставить в город Биснага.
– Биснаге нужен царь, – заявил Кришнадеварайя, – и мой брат будет править после того, как меня не станет.
Очень мало кто из придворных когда-либо встречался с Ачьютой, но слухи о его дурном нраве, его жестокости, его вспыльчивом характере дошли до всех. Однако никто не осмелился перечить царскому приказу, пока супруг царевны Тирумаламбы Алия не попытался вмешаться.
Алия посетил Кришнадеварайю, находящегося – как начинали думать люди – на своем смертном одре. – Ваше величество, прошу меня простить, – прямо заявил он, – но всем отлично известно, что ваш брат Ачьюта – дикарь. Зачем посылать за ним, когда здесь есть я? Я – муж вашей дочери, единственного выжившего ребенка, всем известно, что я серьезный и ответственный человек, и, несомненно, выбери вы меня, разве это не был бы лучший и менее рискованный путь передачи наследования?
Царь потряс головой, как будто с трудом припоминал, кто такая Тирумаламба и кем может быть этот
