Шоссе Линкольна - Амор Тоулз
Когда дверь наверху лестницы захлопнулась за его спиной, Эммет оказался в начале длинного узкого коридора, на каждой стороне которого было по шесть закрытых дверей. По мере того, как он шел дальше вперед, приглушенные овации толпы затихали и становилось слышно классическую фортепианную музыку. Она доносилась из-за двери в конце коридора — двери с крупным изображением колокольчика, прямо как у телефонной компании. Когда он взялся за дверную ручку, музыка замедлилась и незаметно перетекла в ненавязчивый регтайм.
За дверью оказалась роскошная просторная зала. В ней было не меньше четырех зон отдыха с диванами и креслами, обитыми дорогой темной тканью. На приставных столиках стояли лампы с бахромой на абажурах, а на стенах висели живописные полотна с кораблями. На диванах напротив друг друга растянулись рыжая и брюнетка — обе, одетые в одни только тонкие сорочки, курили пахучие сигареты. На другом конце комнаты, у буфета с затейливой резьбой стояла блондинка в шелковой накидке и, прислонясь к пианино, постукивала по нему пальцами в такт музыке.
Почти все в этой сцене было для Эммета неожиданностью: изысканная мебель, картины, едва одетые женщины. Но больше всего его удивило, что играл на пианино Дачес — в белоснежной рубашке и сдвинутой на затылок фетровой шляпе.
Блондинка у пианино взглянула на вошедшего, Дачес обернулся следом. Увидев Эммета, он пробежался пальцами по всей длине клавиатуры, с силой вдавил последнюю клавишу и вскочил на ноги, широко и радостно улыбаясь.
— Эммет!
Все женщины взглянули на Дачеса.
— Ты знаешь его? — спросила светлая почти детским голоском.
— Это тот парень, про которого я рассказывал!
Женщины снова перевели взгляд на Эммета.
— Который из Северной Дакоты?
— Из Небраски, — поправила брюнетка.
Рыжая лениво указала на Эммета сигаретой.
— Который одолжил тебе машину.
— В точку, — сказал Дачес.
Женщины улыбнулись Эммету, высоко оценив его щедрость.
Дачес широким шагом пересек комнату и взял Эммета под руку.
— Поверить не могу, что ты здесь. Еще утром мы с Вулли все скорбели о твоем отсутствии и считали дни, когда увидим тебя снова. Но стой! Как некрасиво с моей стороны!
Обняв Эммета за плечи, Дачес подвел его к женщинам.
— Позволь представить тебе моих фей-крестных. Вот здесь, слева — Хелена. Вторая в истории, за кем пустилась в путь тысяча кораблей.
— Весьма польщена, — рыжая протянула Эммету руку.
Эммет протянул свою и заметил тогда, насколько прозрачная на ней сорочка — сквозь ткань виднелись темные ареолы сосков. Почувствовав, что краснеет, он отвел взгляд.
— Возле пианино у нас Мила. Думаю, ее имя говорит само за себя. А справа от меня — Бернадетт.
Эммет был рад, что Бернадетт, одетая совершенно так же, как Хелена, не стала протягивать ему руку.
— Отличная у тебя пряжка на ремне, — улыбнулась она.
— Приятно познакомиться, — несколько сконфуженно сказал Эммет всем троим.
Дачес повернулся к нему с широкой улыбкой.
— Просто потрясающе, — сказал он.
— Ага, — ответил Эммет без особого энтузиазма. — Слушай, Дачес, можно тебя на два слова. Наедине…
— Ну конечно.
Дачес увел Эммета от женщин, но не в коридор, где они могли бы остаться вдвоем, а в угол залы, шагах в двадцати от остальных.
Дачес вгляделся в лицо Эммета.
— Ты злишься, — сказал он. — Я вижу.
Эммет даже не знал, с чего начать.
— Дачес, — начал он неожиданно для самого себя, — Я тебе свою машину не одалживал.
— Ты прав, — Дачес покорно поднял руки. — Ты совершенно прав. Гораздо правильнее было бы сказать, что я ее позаимствовал. Но, как мы тогда и сказали Билли, мы взяли ее, только чтобы съездить на север и закончить с тем делом. Ты и глазом бы моргнуть не успел, а мы уже вернули бы ее в Морген.
— На год ты ее взял или на день — это ничего не меняет. Это моя машина, и в ней лежали мои деньги.
С секунду Дачес смотрел на него так, словно не понимал, о чем он.
— А, ты про тот конверт в багажнике. Об этом можешь не волноваться, Эммет.
— Так он у тебя?
— Конечно. Только не здесь. Это большой город, в конце концов. Оставил дома у сестры Вулли вместе с твоими вещами — там они будут в полной безопасности.
— Тогда поехали за ними. Заодно расскажешь про полицию по пути.
— Какую полицию?
— Я виделся с Таунхаусом — он сказал, что утром приезжали полицейские и спрашивали про мою машину.
— Даже не представляю, с чего бы это, — сказал Дачес с искренним изумлением. — Разве только…
— Разве только что?
Дачес задумчиво покивал головой.
— Я отвлекся как-то раз по пути сюда, а Вулли припарковался у пожарного гидранта. А тут патрульный — просит показать права, которых у него нет. Но ты же знаешь нашего Вулли, так что я убедил полицейского не выписывать штраф. Но, может, он все-таки занес в базу описание машины.
— Прекрасно, — сказал Эммет.
Дачес серьезно кивнул, а потом вдруг щелкнул пальцами.
— Знаешь что, Эммет? Это неважно.
— И почему же?
— Вчера я заключил сделку века. Это, конечно, не Манхэттен за нитку бусин, но тоже неплохо. В обмен на изношенный «студебекер» с жесткой крышей я достал тебе практически новехонький «кадиллак»-кабриолет сорок первого года с кристально чистой историей.
— Не нужен мне твой «кадиллак», Дачес, с историей или без. Таунхаус вернул мне мой «студебекер». Его перекрасят, и я заберу его в понедельник.
— Знаешь что, — сказал Дачес, подняв палец. — Так даже лучше. Теперь у нас будет и «студебекер», и «кадиллак». Съездим в Адирондакские горы и караваном отправимся в Калифорнию.
— О-о-о, — раздался голос Милы из другого конца залы. — Караваном!
Эммет не успел пресечь ничьи идеи о караване до Калифорнии, потому что дверь рядом с пианино распахнулась, и внутрь ввалилась женщина, ездившая на трехколесном велосипеде, — только теперь она была в гигантском купальном халате.
— Так, так, — сказала она сипло. — Кто это у нас здесь?
— Это Эммет, — сказал Дачес. — Я тебе про него рассказывал.
Она взглянула на него, прищурившись.
— Тот, который с капиталом?
— Нет. Тот, у которого я временно взял машину.
— А ты прав, — сказала она несколько разочарованно. — Он действительно похож на Спенсера Трейси.
— Не отказалась бы чем-нибудь с ним потрясти, — сказала Мила.
Все, кроме Эммета, рассмеялись, а большая женщина — громче всех.
Эммет почувствовал, что снова краснеет. Дачес положил
