Молчание Шахерезады - Дефне Суман
В ту ночь, когда она въезжала в Смирну на осле, небо точно так же укрывало город лиловым одеялом. Жаркая, влажная сентябрьская ночь! Было так жарко, что из Борковы до Смирны вместе с утренним ветром доносился аромат позднего жасмина.
Подняв голову, Мелине потянула носом воздух.
Подождите. Какой сегодня день недели?
Четверг.
А какое число?
И вдруг Мелине поняла, почему прошлое, долгие годы терзавшее ее совесть, именно сегодня взялось за нее с новой силой.
Сегодня та самая ночь. Ночь с шестого на седьмое сентября.
Если та бедная кроха выжила, то сегодня ей должно исполниться семнадцать.
Улица Васили
Когда фаэтон с повитухой медленно подъезжал к пекарне Хайгухи-ханым, Эдит смотрела из окна своей спальни на сад в розовых лучах рассвета.
Вот и снова наступил этот день… Как бы ни была задурманена ее голова травками цыганки Ясемин, когда приходил этот день, она все помнила ясно. У ребенка, которого она потеряла, не успев и на руках подержать, не было даже своей могилки: как некрещеного, его похоронили в какой-то общей могиле в церковном саду. Эдит мало что помнила о тяжелых родах, прошедших для нее за завесой опиумного дурмана, но после них детей у нее больше не было. Каждый год в сентябре ее сердце охватывали боль от тоски по тому младенцу и злость на судьбу, лишившую ее радости материнства.
Окно гостиной выходило на улицу. По ней все так же шли вереницы крестьян с чемоданами, сумками и узелками. Некоторые женщины были в шароварах, кто-то шел в цветных платках, кто-то – в парандже, видимо, мусульманки. Почти все женщины с детьми (двумя, а то и больше!); дети держались за юбки, а самых маленьких матери несли на спине.
В саду у Эдит был разбит лагерь, и толпы крестьян, идущих к морю, увидев это, пытались прорваться внутрь. Но чугунную калитку с резными листьями Христо еще прошлым вечером запер на висячий замок. Вокруг выложенного камнями прудика, в который стекала вода из пасти декоративных львов, под фруктовыми деревьями и даже на цветочных клумбах – всюду, подстелив под себя покрывала и ковры, спали женщины, дети и старики.
Так было со вчерашнего дня. Когда Эдит проснулась утром и выглянула в окно, она не поверила своим глазам. По улице Васили нескончаемой рекой шли люди. Сначала ее опухшие глаза разглядели греческих солдат. Оружия почти ни у кого из них не было, головы низко опущены. Под рваными рубашками выпирали ребра. Раненые были замотаны окровавленными бинтами, некоторые не могли и шагу сделать без посторонней помощи. За горами, в анатолийских степях, греческая армия потерпела сокрушительное поражение, и выжившие пробирались к морю в надежде, что родина не оставит их.
Рядом с солдатами шли беженцы. Услышав о том, что турки, объятые местью, вырежут всех христиан в Западной Анатолии, греки и армяне пустились в бега.
Солдаты, дети с круглыми от страха глазами, испуганные женщины в грязных юбках, старики и старухи… Навьюченные ослы, козы с бубенчиками на шеях, снующие в толпе собаки… И неправдоподобная тишина.
Глядя на солдат, Эдит думала: это все, что осталось от двухсоттысячной греческой армии? В ее окружении никто особо не переживал из-за этой войны. Какая война, какие тревоги, если можно по-прежнему наслаждаться жизнью в прекрасном городе, который в мягком осеннем свете становился еще красивее? Гуляя теплыми вечерами по набережной, сидя в кафе и пивных, все, конечно же, обсуждали войну, но о вероятности столь сокрушительного поражения никто и речи не заводил. Мы победим, а как иначе. Даже к новости о том, что армия Мустафы Кемаля приближается к Средиземному морю, горожане отнеслись беспечно, как будто это была очередная сплетня, не имеющая ничего общего с реальностью.
В греческих газетах были сплошь хорошие новости с фронта.
Отступление – это всего лишь стратегический ход.
В Афьоне одержана блистательная победа.
Греческая армия не остановится, пока не возьмет Стамбул.
Вот только никто не знал, что большинство солдат, отправленных из Фракии с целью взять Стамбул, сидели тихо на своих кораблях, стоявших у входа в залив, и ждали, когда смогут наконец отплыть обратно в Грецию.
Пропасть между тем, что Эдит слышала на Кордоне за чашкой чая с молоком и печеньем, – впускала в уши, чтобы тут же забыть, – и увиденным из окна была настолько огромной, что она без помощи Зои оделась и выбежала в сад. Уже в этот ранний час стояла нетипичная для сентября жара, а влажность была и вовсе невыносимой. Раскрыв над собой парасоль, Эдит направилась к калитке и крикнула женщинам:
– Куда вы идете?
– Не знаем.
– Где вы будете жить?
– Не знаем.
– Что случилось с вашими селами?
Тишина.
Душная, давящая тишина, которая вот-вот лопнет, как гнойный нарыв, взорвется слезами и криками.
Протиснувшись через толпу, к калитке подошла молодая женщина в черном платке.
– Госпожа, мы идем уже три дня и три ночи. Посмотри, я пришла сюда со своими малютками из Прусы[113]. Позвольте нам отдохнуть в вашем саду. Смилуйтесь над нами.
Ее глаза были красными от слез. Под юбками запыленного платья прятались дети – мальчик и девочка. Стоя в ногах у матери, они разглядывали розовый парасоль Эдит.
Протянув сквозь прутья калитки руки с распухшими суставами, женщина схватила Эдит за подол.
Муж мой пропал без вести. Брата в Афьоне взяли в плен турки. Родителей пришлось оставить в пути: у них стерлись до дыр башмаки и загноились ноги. Они отправили меня дальше одну. Сказали, мол, бери детей и уходи. Я и ушла…
Эдит открыла калитку настежь, и в сад потянулись те, кто был поблизости. Эдит, убежав наверх, собрала горничных и велела раздать беженцам воду, хлеб, сыр и виноград. Также она распорядилась сварить котел фасоли и приготовить плов с булгуром, чтобы накормить всех страждущих.
Взглянув на людей, теперь уже напиравших друг на друга в попытке протиснуться в сад, Христо, прекрасно знавший, что разозлит этим Эдит, тем не менее тихо проговорил:
– Мадемуазель Ламарк, мы не сможем принять так много людей. Конечно, вам виднее, но для их безопасности и нашей ворота придется закрыть.
Он был прав. Через десять минут в саду уже яблоку было негде упасть.
– Хорошо, закройте ворота, но если кто-то попросится войти, впустите и накормите каждого. Ясно вам? Зои, иди на рынок, купи несколько мешков муки, пшеницы, ржи, чечевицы и сушеных бобов.
