Молчание Шахерезады - Дефне Суман
Вдруг внучка Мелине сжала ей руку.
– Бабушка, смотри! Вон там!
Все тут же повернулись и посмотрели, куда указывала маленькая ручка. Впереди, у пристани Пасапорт, колыхалась темная масса. Мелине, прищурившись, пыталась разглядеть, что это такое. Дочка Арии, как всегда самая первая, сделала несколько шагов в ту сторону. Глаза начали различать силуэты: там ящик, тут свернутый ковер, а еще дальше мешки, узлы и узелки. И толпы людей, ищущих себе место между всеми этими вещами; казалось, что ручьи пробиваются между камнями.
– Бабушка, кто все эти люди? – голос внучки дрожал.
Мелине высвободила правую руку, которой держала малышку, и перекрестилась.
– Спаси и сохрани нас, Господи!
– Бабушка, что эти люди делают? Зачем они все собрались с вещами на набережной?
Арпи подошла к дочери и взяла ее за руку.
– Мама?
– Не бойся, радость моя. Все хорошо. Они пришли сюда из соседних деревень. Эти люди бежали из родных мест, прежде чем туда добрались солдаты.
– Куда же они дальше пойдут?
– Я не знаю.
Девочка впервые видела, чтобы взрослые были в таком отчаянии. Она заплакала. Аракель сказал шепотом, чтобы не разбудить вторую дочь, спавшую на его плече:
– Греция пришлет корабли, они на них сядут и уплывут на Хиос. Так что все хорошо. Завтра их здесь уже не будет.
В воздухе повис вопрос, который никто не решался задать. Наконец девочка, всхлипывая, спросила:
– А мы? Мы тоже сядем на корабль? Армянам в Грецию можно?
– Мама, если ты устала, можем постоять. – Даже в темноте было видно, что лицо Арпи, обычно такое сияющее, побледнело и вытянулось от страха. Она попыталась улыбнуться. – Ну, что скажешь? Или есть силы пройти еще немного? Выдержишь? Совсем чуть-чуть осталось.
Мелине лишь кивнула. Она молилась. Надвигалось что-то очень, очень страшное.
Они подошли к черневшей массе людей, которая была слева от них. Старики, женщины, дети, мужчины – кто лежал, кто сидел, кто беззвучно плакал, кто выл, кто равнодушно грыз печенье, кто укачивал детей, кто шепотом разговаривал; между ними бродили лошади, ослы, козы, кошки и собаки. Прижавшись друг к другу, похожие на призраков, люди смотрели на море со смесью ужаса, горя и надежды.
Вдруг толпа зашевелилась. Из темноты на середину дороги выскочил молодой человек в картузе и стоптанных, истертых ботинках.
– Рожает! Жена рожает! На помощь! У жены схватки, помогите!
Мелине машинально отпустила маленькую потную руку внучки. Арпи и Аракель одновременно бросились и преградили ей путь:
– Мама, нет!
Но женщина вмиг преобразилась: не было больше напуганной и уставшей старухи, перед ними стояла лучшая в городе акушерка с ястребиным взглядом.
– Идите без меня. Встретимся в пекарне у Хайгухи, – произнесла она непререкаемым тоном, напомнившим Арпи ее детские годы.
Твердым шагом Мелине направилась сквозь толпу, смутно слыша окрики дочери и горький плач внучки. Разум был занят расчетами. До Французской больницы далеко, до роддома Грейс тоже. Оставались три больницы: голландская, австрийская и больница Святого Харлампия. В одну из них они могли бы успеть.
Она схватила юношу в картузе за руку.
– Сынок, послушай, беги найди экипаж. Я повитуха. Здесь поблизости есть больницы, увезем твою жену туда, только быстрее.
Юноша замялся:
– Матушка, я не знаю, как ловить экипаж в городе. У меня здесь есть осел, может, на нем доедем, а?
– Да что ты, сынок? Чай уж не на чужбине ты. Беги быстрее, найди экипаж.
Молодой человек исчез во мраке, а Мелине подвели к старому ковру, который семья беженцев захватила с собой из крошечного деревенского домика с одним окном. В углу горела керосиновая лампа, а оставленная у ковра обувь, должно быть, придавала этим людям хоть какое-то ощущение дома.
Рожавшая женщина стояла на четвереньках. Ей вытирали шею и лоб платками, смоченными морской водой. Увидев Мелине, все разом отошли, сообразив, что перед ними повитуха. Она опустилась перед роженицей на колени. У женщины было смуглое лицо и большие черные глаза. Рукава ее бордовой блузки были закатаны до локтя, оголяя крепкие руки.
– Спокойно, дочка, ты еще молодая, сильная, родишь легко. Как тебя звать?
– Элени… – женщина непроизвольно вскрикнула, смутилась и отвернулась.
– Эндакси, Элени. Муж твой ушел за экипажем. Мы отвезем тебя в больницу. Скажи-ка, это первые твои роды?
Элени кивнула на черноглазого мальчика, который сидел без штанов в дальнем углу ковра, посасывая большой палец. Желая оценить степень раскрытия матки, Мелине сунула руку под юбку. Пальцы нащупали покрытую волосами голову младенца. Роды уже начались. Встревоженно подняв голову, она посмотрела на толпившихся босоногих женщин вокруг.
– Быстрее, роды начались! Будем принимать здесь. Бог нам в помощь. Принесите еще лампу, свечу, что угодно, скорей!
Крестьянки в длинных пестрых юбках тут же окружили Элени, встав на колени. Мелине привычным тоном командовала:
– Держите ей ноги под коленями, раздвиньте хорошенько. Лампу ближе, так, чтобы тень не падала, вот так, хорошо. Элени, давай, тужься, милая, так сильно, как только сможешь. Осталось немного.
Женщина закричала. Толпа от ее крика заволновалась и сжалась.
– Что там? Они пришли? Солдаты?
На берегу темного моря, окруженная несчастными людьми, бросившими свои дома, Мелине одной рукой давила роженице на живот, просунув другую у той между ног. Наторелые за долгие годы руки привычно двигались сами по себе, а в памяти Мелине оживала другая картина – из прошлого.
«Этот ребенок родится мертвым, ты поняла меня, Мелине?»
Голос Джульетты Ламарк властный и пронзительный.
«Ты слышишь меня? Родится мертвым. Мы похороним его на церковном кладбище, а тебя мы больше никогда не увидим. Поняла меня? Ти comprends?[109]»
Но нет, ребенок цепляется за жизнь. Живая душа хочет жить. Пробивается своей маленькой головой из утробы матери наружу, толкается изо всех сил. Мама ведь, одурманенная опиумом, сама вытолкнуть не может!
Мелине нажимает девушке на живот, затем бежит к ее ногам.
У Элени, лежащей на ковре, между ног сочится темная липкая жидкость, а в памяти Мелине – озеро крови на белых простынях.
В одиночку ей не справиться. Помогите же, женщины!
Настоящее сменяет прошлое, видения того дня пропитываются ночным соленым воздухом набережной.
Ребенок этой крестьянки должен выжить.
А ребенок Эдит – родиться мертвым.
Женщины с набережной – и молодые, и пожилые – спешат повитухе на помощь. А в поместье Ламарков она была одна. О том, что Эдит находится в башне, не знал никто, Джульетта Ламарк
