Заповедное изведанное - Дмитрий Владимирович Чёрный
– Не заблудился, Дмит Владимыч?
– Тут заблудишься, я-то думал, ты на ресэпшне встретишь…
– Где-где? Не знаю такового. Ты басурманские-то слова оставь на время, сейчас ко мне пойдём, а потом к Гусеву, познакомлю.
тут он спешно затянулся, точно зэк перед сменой на лесоповале. выкурив так с четверть сигареты он властно в урну стряхнул грубым указательным пальцем пепел – да так, что вырвал с мясом весь уголёк, показав державшие его табачные нити. Историк сунул недокуренную сигарету в пачку «Явы золотой», и я понял, что благосостояние его уже повысилось, раз он распростился с картонно-слащавым петропервым дымком старо-нового отечества и его двуглавым символом на пачке… мы вошли во флигель, освещённый скупо, как-то по-банному. Лёха чинно приветствует щуплого охранника в камуфляже:
– Вот, ко мне молодое дарование, потом поведу его наверх!
в словах Историка всегда звучит розыгрыш, однако монашеские глаза узколицего охранника, внешне совершенно не соответствующего профессиональным функциям, шутливости не восприняли. он грустно кивнул и уставился в свой кроссворд в дешёвой газетке. над сутулым охранником, не по сезону одетым в камуфляжный бушлат, красуется давнего какого-то года календарь с Игорем Тальковым в белом патриотическом хайратнике и белой шёлковой рубахе, какие любил носить на голое тело Ален Делон. рукава Тальков засучил, но на плотника всё равно не похож – что-то нарциссическое и дворянски надменное в его узкокостных руках и облике-лике…
Историк дополнительно ссутулившись, будто перед входом в парилку, распахнул слева по-зимнему оббитую дверь в коридорчик и тотчас задал мне задачу:
– Ну-с, найдёшь ли сам мой кабинет?
я пошёл сперва налево и мягко нажал вторую дверь, где оказались двое похожих на советских физиков очкастых мужчин, стоящих у конторского стола с наваленными книгами, в пылу своего разговора не ждавшие вторжения. из-за моей спины Историк тотчас забасИл:
– Извините, это молодой автор с детской болезнью левизны ищет понимания… Ладно, даю вторую попытку.
я ткнулся, обогнув стопки книжных пачек, в запертую правую дверь в самом конце коридорчика.
– Уже ближе, но снова мимо, тут сын нашего главного сидит, его никогда нет на месте. Я думал, ты более сообразительный!
тут ехидный Лёха вернул нас на дверь назад по той же правой стороне, крутанул под обивкой ключом и впустил меня в свой апартамент, довольный созданным у меня ощущением долгожданности – возможно, похожим на его обретение себя «в присутствии». прокуренная отделка стен «под дерево» и десятилетней давности календарь девяносто второго года с дореволюционным храмом Христа-спасителя повеяли женскими несчастьями предшественницы Историка на рабочем месте. из-за стекла книжной полки левее холодильника недоверчиво глянули две бумажные иконки, Богородица и Сергий Радонежский.
посреди небольшой комнаты с двумя окнами стоят сдвинутые жёлтыми столешницами письменные столы на чёрных железных станинах, Лёха садится за правую часть, придвигает пожелтевшую хрустальную пепельницу и докуривает свой бычок. вот когда он обретает целостность образа! на работу ходит теперь – есть же повод! – при галстуке и в серо-синеватом костюме-тройке, переданном ему мною с барского плеча Николая Васильевича Винника. в конце прошлого века друг наш Винник провёл в «Движении F», что в Воротниковском переулке, акцию по раздаче нажитого в Москве за десять лет имущества: помимо костюма мы с Минлосом притащили ко мне домой, поблизости, целую полку книг… знал бы сталинец Историк, что носит одеяние человека, приехавшего в Москву ещё до контрреволюции и мечтавшего создать с Сахаровым либеральную партию!.. но я не буду огорчать его подробностями биографии тройки-долгожительницы. впрочем, и не такие истории наследования под крышами нашей столицы случались: модерново-ориентальный, с резной круглой спинкой (из «Чародеев» и ещё ряда фильмов) стул авангардной актрисы и возлюбленной Таирова Алисы Коонен ведь стоял же в комнате Высоцкого на Малой Грузинской. стал рабочим местом, на нём, жёстком, сидел и писал ночами свои стихи сгорающий бард – строгие строки рождались на стуле-кресле, что родом из модерновых особняков вроде особняка старовера Рябушинского, за советскими стенами актёрского кооператива из генеральского кирпича…
– Ну вот, Дмит Владимыч, тут и работаем. Я пока ничего не трогал, иконкам не удивляйся, надо с уважением отнестись. И как к Гусеву зайдём – обязательно перекрестись…
– Ты крепко влип, брат безбожник.
– Да шучу-шучу. Но вообще – чего ты хочешь, женщины слабые существа, а любовницы – и подавно, им только молиться и остаётся да пить. Зато место освободила мне – по щучьему, то есть божьему велению всё вышло вроде даже… Ладно, уже поздно, эти наверху любят пораньше убежать – я гляну, у себя ли Гусев, и пойдём…
внезапно посетившее меня одиночество растянуло время ожидания, я осмотрел нелёхину половину комнаты – стол напротив его рабочего места завален брошюрками и рукописями стихов, пласты поэтических залежей говорят о редком присутствии его коллеги-соседа. шкаф, куда Историк повесил обязательную для него верхнюю одежду, кожанку, – хотя в сентябре можно и без неё обойтись, – самый молодой среди мебели. если столы – семидесятники, то глубокоуважаемый, в полстены шкаф-восьмидесятник, судя по выцветшему бордовому покрытию ДСП. помимо одежды и бесхозного алюминиевого электрочайника в нём лежат перевязанные грубой бечёвкой рукописи.
а ведь я был в этом домике, – вспоминаю пространственное ощущение, – только в правой половине, если бы от охранника мы пошли в другой коридор. в девяносто втором году, когда вот этот календарь с желчно-ностальгической фотосепией ХХС тут и повесили, – меня прислал сюда из девяносто первой школы весёлый завуч Львовский, закупить книг Кожинова пару пачек. мы тогда нелегально, не платя никому налоги (а кто бы спрашивал?) занимались книготорговлей в половинке бывшего класса НВП, и русские националисты от культуры запросто оказывались на наших партах-прилавках и в витринах-шкафах рядом с евреями от философии вроде Гальперина, Лесскиса, Эйдельмана. надо отметить, что кожаный зелёный переплёт Кожинова с тиснением выгодно, златобуквенно отличал его от богоизбранного народа, который издавался соплеменниками в ИЦ «Гарант» исключительно в бумажных, недокартонных обложках с синими буковками. я всегда заглядывал в продаваемые мной книги, не успевая их читать, но при этом всё же пытаясь составить о них представление. борец с русские корни культуры, Кожинов на фотографии был в кожанке,
