У смерти два лица - Кит Фрик
Стоит нам закончить ту часть стиха, которую я выучила, Кейден срывается с места и исчезает в доме, оставляя нас с Зоуи снова вдвоем.
Она берет меня за руки, и мы кружимся на балконе с переплетенными руками, весело смеясь. Смех Зоуи напоминает переливающийся в летнем воздухе лучик солнца. На мне белое платье с желтым поясом, потому что Зоуи говорит, что желтый — самый красивый цвет после золотистого. Зоуи одета как балерина — блестящая золотом верхняя часть платья пришита к кремовой тюлевой юбке. В наших черных волосах — одинаковые розовые заколки. Мы кружим и кружим, и солнечный свет пляшет на нашей коже словно снежинки, пробиваясь сквозь высокие кроны кленов и дубов.
Пара сильных рук подхватывает меня за талию, и вот уже Зоуи сидит на балконе, а я взлетаю все выше и выше в небо. Руки свешивают меня за перила балкона, и я начинаю хныкать, глядя, как внизу качается земля.
— Скажи мне, кто ее отец, Глория!
— Что ты делаешь?! — мамин голос — громкий шепот, смесь паники и жгучего желания не привлекать внимания гостей.
Земля снова раскачивается, расплывается перед глазами.
— Мы просто играем, — шепот над ухом, от отца Зоуи пахнет виски. — Не бойся, Анна.
— Джордж, поставь ее. Сейчас же! — слезы, собравшиеся в маминых глазах, катятся по щекам.
Внизу трава то приближается ко мне, то снова отступает. Я начинаю хныкать еще сильнее.
— Просто скажи мне правду, Глория. Ведь это я — ее отец, верно?
Его руки скользкие от летнего пьяного пота. Мое платье начинает в них скользить. Я плотно закрываю глаза и тихо молюсь, чтобы он поставил меня на ноги. Чтобы все поскорее закончилось. Потом его руки снова соскальзывают, и на секунду я начинаю падать. В глазах все расплывается, и я начинаю падать вперед желто-белым огоньком.
Потом его руки сжимаются на моих, и я вишу. Я снова закрываю глаза, и он поднимает меня обратно на балкон, в безопасность, под всхлипы мамы.
* * *
После того лета мы больше не возвращаемся в Уиндермер. Не возвращаемся в Херрон-Миллс.
Мама решает попробовать наладить отношения с отцом, но через два года он уезжает искать лучшей жизни. Искать кого-нибудь получше нас. В Лос-Анджелес, как теперь говорит мама. Мы переезжаем в маленькую квартирку в Бей-Ридж. Мама находит работу, потом вторую. Я забываю Зоуи. Почти забываю. Я почти забываю Херрон-Миллс. Пока спустя четырнадцать лет мне не подворачивается чудная работенка в семье Беллами, и обрывочные воспоминания раннего детства начинают мелькать перед глазами, будто смутные тени в конце долгого летнего дня.
Теперь я живу сегодняшним днем. Мамины рассказы и фотографии позволяют мне четче видеть собственные воспоминания. Я сворачиваю за угол на Восемьдесят вторую, прохожу мимо рынка с фруктами, дома с фиолетовым навесом. Кейли нашла квартиру в Куинсе и живет там с Иеном. Пока у них все в порядке и она занята учебой в колледже, что просто отлично.
О Старр никто ничего не слышал. Мы снова погрузились в виноватое молчание. Возможно, она инсценировала свою смерть; возможно, она живет прекрасной новой жизнью. Я поискала в интернете. Люди поступают так чаще, чем можно было бы подумать. Мне нужно поверить, что это возможно, хотя в глубине души я знаю правду.
С Мартиной мы переписываемся каждый день. Она собирается приехать к нам в Бей-Ридж на выходные, как только родители ей разрешат. Надеюсь, к январю, когда я перееду в Нью-Палц, появится новый популярный подкаст, новое громкое дело, которое оттеснит имя Анны Чиккони далеко-далеко на задний план.
По ночам, когда я лежу в постели и стараюсь не уснуть, чтобы оттянуть приход неизбежных снов, я думаю о Зоуи и Астер. О моих сестрах. О том коротком времени, которое я провела с ними обеими. Теперь, когда я знаю, кем она была для меня, я еще больше хочу вернуть Зоуи. Она была больше чем просто летней подругой, хотя я этого и не понимала. Тайны наших родителей, словно река, разделили нас, оставили нас на противоположных берегах, отдалили нас друг от друга.
Астер была совсем маленькой, когда у наших родителей случился роман. Если я и встречалась с ней в детстве, то не помню этого. Иногда я вспоминаю о ней, и перед глазами все белеет от злости. За то, что из-за нее я провела два месяца в «Тропах». За то, что она наверняка надеялась, что моего признания будет достаточно и настоящие события останутся навсегда похороненными в ее сердце. Но потом я напоминаю себе, что в конце концов она поступила правильно.
Ей повезло. До суда она будет жить дома. Я рада, что ее не отправили за решетку, как меня, но я знаю, что все может быть не так и просто. Мне хочется повидать ее, но я пока не готова. Когда-нибудь буду.
В конце концов, она осталась моей единственной сестрой.
36. Октябрь
Херрон-Миллс, Нью-Йорк
У меня есть тайна. Это не какая-то грязная, мелочная или жеманная фразочка. Она разъедает, отравляет, жжет меня изнутри.
Я убила Зоуи.
И это была ужасная, ужасная ошибка.
Все началось в прошлом году, когда маме сделали операцию на плече. После операции врачи прописали ей обезболивающее — «Демерол», которое она приняла всего однажды, чтобы выдержать званый ужин, который она устраивала для своего журнала. Мама в своем обычном духе отказалась отменять его, хотя только что вышла из больницы и папа просил ее отдохнуть.
Тем вечером мама пила. Сначала шампанское, потом очень много красного вина. Я видела, как она нетвердой походкой прошла в туалет, и даже звук воды из открытого крана не мог заглушить, как ее тошнило над унитазом. После этого мама задвинула «Демерол» в дальний угол аптечки и перешла на «Адвил».
Я не хотела никого убить, и в этом могу поклясться перед Богом. Как я и сказала детективам, я хотела наказать Кейдена за то, что он разбил сердце моей сестры.
Но кое о чем я умолчала. Когда в тот день я Прингла в конюшню, там стояла открытая бутылка виски, наполненная чуть меньше чем на четверть. Сначала я добавила «Демерола» совсем чуть-чуть. Это была мутноватая, пахнущая бананами жидкость. Я начала с нескольких капель, но потом вылила весь флакон. Мне подумалось, что
