У смерти два лица - Кит Фрик
Он приехал только на один вечер. Она понимает, как ей повезло, что он согласился встретиться с ней после того, как закончит давать последние свидетельские показания для Холлоуэй и Мейси.
— Я хотела…
— Я не…
Они начинают говорить одновременно, и Кейден смеется:
— Давай сначала ты, Дженкинс.
Мартина откашливается и делает небольшой глоток кофе.
— Я хочу извиниться. Прошлой зимой я была очень расстроена тем, как шло расследование. Я не извиняюсь за то, что донимала тебя просьбами об интервью, но то, что я наговорила в том эпизоде подкаста, где рассматривала версию о друге, было безответственно. Я думала о тебе как о подозреваемом, не как о человеке.
— Спасибо, — говорит Кейден. — Я это очень ценю.
Мартина выдыхает и откидывается на спинку стула.
— Как все… как все прошло в участке?
— Ты ведь не записываешь, верно? — Кейден с улыбкой чуть наклоняется вперед.
— Честное скаутское! — говорит Мартина. — Подкаст пока отложен. Мне нужно сделать какой-нибудь финальный эпизод, но… Честно говоря, я пока к этому не готова. Все это время я пыталась выяснить правду, добиться справедливости для семьи Зоуи. А потом…
— А потом оказалось, что виновна Астер?
— Да, что-то в этом роде, — она допивает кофе. — Могу я тебя кое о чем спросить?
Кейден кивает.
— Флэшка. Зачем ты оставил ее там, где кто-нибудь мог ее найти?
— Откуда ты?.. — пытается спросить Кейден.
— Ах да… В общем, Анна нашла ее этим летом вместе с открыткой для Зоуи. Перед самым пожаром.
— Ага… — Кейден проводит ладонью по глазам, потом опускает ее на стол. — Ладно. В общем, я нашел флэшку Зоуи в конюшне через несколько дней после того, как та исчезла. Я решил, что Зоуи разозлилась на меня и уехала из города, чтобы наказать. Скрыться на время. Я действительно думал, что к началу семестра она объявится, — он замолкает, глядя на собственные руки. — Когда я в первый раз приехал домой весной, я положил флэшку в стойло и написал открытку. На всякий случай. Я не подумал, что кто-то кроме Зоуи может ее найти. Но, пожалуй, это было не столько извинение для нее, сколько напоминание для меня. Потому что я понимал: если она не вернется домой…
Несколько секунд они оба молчат.
— А Тиана? — спрашивает наконец Мартина.
— Ну, в итоге у нас так и не сложилось. Когда Зоуи исчезла, все стало сложно. И печально. Мы оба чувствовали свою вину.
— Мне очень жаль, — говорит Мартина после минутного молчания.
Кейден пожимает плечами:
— Извинения приняты. Думаю, нам обоим есть о чем жалеть. Просто мне очень жаль, что так и не смог извиниться перед Зоуи.
Мартина смотрит в пустую кружку, по краям которой подсыхает полоска молочной пенки.
— Еще кое-что, — говорит она, наконец подняв глаза. — Когда я буду делать последний эпизод, я хочу включить в него воспоминания о Зоуи от тех людей, кто ближе всего ее знал. Тебе будет интересно в этом поучаствовать?
— Конечно, — улыбается Кейден — Вот такое интервью о Зоуи я дам с радостью.
— Спасибо, — улыбается в ответ Мартина, потом смотрит на телефон. — Мне пора. Я вроде как под арестом за то, что вломилась в твой дом на прошлой неделе.
Кейден смеется:
— А я, пожалуй, задержусь. Выпью кофе. Пока. Дженкинс!
Мартина встает из-за стола, вешает на плечо сумку с учебниками. Потом протягивает руку. Ей кажется, так будет правильно. И Кейден отвечает рукопожатием.
— Увидимся.
35. Октябрь
Бей-Ридж, Бруклин, Нью-Йорк
Вранье началось с самого моего рождения. Теперь, вернувшись домой, я целыми днями выуживаю правду из массива лжи, рассортировывая воспоминания по временам и местам, к которым они относятся. У нас с мамой состоялся разговор, очень долгий разговор, о моем раннем детстве. Теперь, когда я услышала ее рассказ, увидела фотографии, которые она прятала, мне стало проще. Вот это — мое лицо в таком-то году. Вот это происходило там-то. Теперь, когда все вскрылось, я начинаю понимать. Все, что прежде было перепутано, теперь начинает распутываться. Я могу извлечь из памяти воспоминание и изучить его, и другие воспоминания не будут мне мешать, превращая все в безумное варево, сжигавшее мой мозг все лето.
Но я не могу избавиться от снов. По ночам мне снится, что я лежу в «Тропах», свернувшись калачиком на своей койке. Мне снится, что я в Уиндермере в окружении птиц. Мне снится, что я в конюшне, которая горит, и я сгораю вместе с ней.
Уже почти Хэллоуин. В Бей-Ридж некоторые соседи уже по обыкновению вовсю украшают дома и лужайки. Настоящие инсталляции с ведьмами и зомби, убийствами и увечьями. Я не приглядываюсь. Когда мама посылает меня в магазин, в прачечную, в аптеку, я не отрываю глаз от тротуара, по которому ветер разносит хрустящую бурую осеннюю листву. Я дважды оборачиваю шарф вокруг шеи и застегиваю джинсовую куртку, наслаждаясь ледяным воздухом.
Осень. Я на улице.
Учитывая обстоятельства, колледж в Нью-Палце разрешил мне приступить к учебе с весеннего семестра. Чистый лист в моей жизни подождет еще пару месяцев. Но ничего страшного. Я дома, в Бруклине. Я свободна.
Сегодня у меня нет никаких особых планов.
Я просто гуляю, вслушиваясь в хруст листьев под ногами и позволяя знакомым домам, мимо которых я прохожу, навевать воспоминания.
Первым приходит в голову даже не воспоминание — мамин рассказ. Ей следовало рассказать мне это давным-давно. Она сказала, что это была ее тайна, но, думаю, она начинает понимать, что это и моя тайна.
Теперь, когда мы можем наконец об этом говорить, мама рассказала мне, что, едва я появилась на свет, она сразу поняла — я не дочь ее мужа, Джона. Я была плодом маминой периодической летней интрижки с ландшафтным архитектором, обычно спокойным, но иногда подверженным вспышкам страсти, с которым она познакомилась во время одного из летних отпусков в Херрон-Миллс. Потому что мы бывали в Херрон-Миллс — Джон не был таким уж скупым. Просто был не очень хорошим мужем. Большую часть отпуска он проводил не обращая на нее внимания, углубившись в свою работу, и в конце концов она встретила Джорджа Спаноса.
Не было никакого Стоун-Харбора. Только Херрон-Миллс.
Это многое объясняет в поведении моей матери, когда я рассказала о работе няни, и почему она не хотела, чтобы я уезжала. Она очень боялась, что я встречу Джорджа. Или Зоуи, об исчезновении которой она даже и не знала. Что они увидят, что я — одна из них. Потому что мама никогда и никому
