Восемь тетрадей жизни - Тонино Гуэрра
XXI
КСТАТИ О КЛАДБИЩАХ
Теперь я часто бегу с кладбищ, которые становятся слишком похожими на кинокадры. В определенном смысле совсем неплохо, если бы речь шла о хорошем кино, особенно черно-белом. Не далее пятидесяти лет назад внимание притягивали к себе слова и надписи, теперь лишь фотографии. Настало время снести стены, которые охраняют уже покойную толпу, а нас спасают от страха. Необходимо найти пространство за пределами городков и деревень. Великолепная возможность ощутить простор, побыть на природе, ибо умершим, как и нам, необходим воздух и веселье птиц.
Время от времени случается мне столкнуться с Бернардо Бертолуччи, и когда мы видимся, мы оба довольны по многим причинам. Последний раз мы мимолетно увиделись в Венеции, в предпоследний — в Москве в квартире у Лоры, где так и осталась, зажатая стеклами буфета, маленькая фотография его и Клер. В тот раз он говорил мне о своем путешествии в Японию с женой. Это была чья-то ретроспектива, и они решают в свободное послеобеденное время проведать старую синьору, которая посещала все европейские фестивали вместе с мужем. Синьора обитала в маленьком городке на море, недалеко от Токио, и до нее можно было быстро добраться на поезде. Они встречают ее, когда она направлялась на кладбище проведать умершего мужа. Бернардо и Клер решают пойти вместе с ней еще и потому, что хотят почтить память Одзу, великого режиссера, похороненного на том же кладбище. Было знойное лето и надгробие были горячими. Госпожа останавливается у могилы мужа и поливает водой памятник, чтобы охладить его. Немного погодя Бертолуччи спрашивает у женщины, может ли она сказать, где могила Одзу. «Найти ее легко, — отвечает госпожа, указывая на центр кладбища. — Это единственный камень украшенный… ничем…»
Бернардо и Клер движутся по маленькому лесу надгробных стелл и более получаса бесполезно ищут, пока, наконец, без сил облокачиваются на камень прямоугольной формы. Госпожа присоединяется к ним и довольная восклицает: «Видите, как просто было найти его!» И только теперь Бернардо понимает, что они прислонились к мраморному памятнику Одзу. Удивленные, они отходят от памятника, и им стыдно за свой слишком фамильярный жест. Они рассматривают голый камень, на котором едва различимы иероглифы. «Здесь написано „ничто“ — переводит госпожа. — Он захотел лишь это слово. Я вам сказала, что надгробие украшено „ничем“!»
Волшебное кладбище мы видели с Антониони в Азербайджане. За Баку есть пространство, покрытое нефтяными вышками. Водитель, который немного знает французские слова, в каком-то месте выехал на дорогу вблизи бесконечного пляжа, где скелеты покинутых лодок выступают из песка. Он показывает на скалы и рассказывает, как ребенком нырял с высоты этих камней прямо в море, которое теперь отступило на 200 метров, и каждый раз, когда ему случается проезжать по этому пляжу, у него возникает ощущение, что он под водой.
Мы приехали в необъятную степь Ум-Баку, покрытую сухой травой, песком и овечьими экскрементами. В центре — кладбище кочевников-мусульман. Ряд маленьких прямоугольников из мягкого камня. Скромные саркофаги, с наивными барельефами, рассказывающими о профессии умершего: ножницы, молотки, гвозди, швейные машинки, напоминающие черных птиц. Между могил в отдельной капелле похоронен великий святой Судж-Мамид. Перед дверью — белая скульптура сидящего верблюда, готового снова отправиться в путь со старым пророком. Воздух, полный звона, в котором сохраняется и далекий шум поезда, пересекающего равнину. Водитель говорит, что это лишь звуковой мираж, так ему объяснили. И действительно, здесь не ходят больше поезда вот уже 30 лет. Этот звук постоянно вытекает из большого камня, который вобрал в себя шум поездов прежних времен. Он ведет нас к этому камню. Масса, высотой в 3 или 4 метра, окруженная дрожащим и горячим воздухом, которая и воспроизводит шум идущего поезда. С восхищением мы смотрим на этот камень и на следы на песке, оставшиеся до горизонта от шпал и рельсов, вырванных и увезенных неизвестно куда. Все это напоминает отпечаток позвоночника гигантского доисторического животного.
XXII
ЧЕРБАЙОЛО
Несколько дней тому назад я побывал в святом месте Чербайоло, в нескольких километрах от Пеннабилли, там, где Апеннины принимают тосканский акцент. Чудотворный монастырь родился ранее тысячного года, там останавливались и святой Франциск, и святой Антоний. В 1966 году он еще пребывал в плачевном состоянии, но одна женщина из Равенны, исполненная веры, называющая себя сестрой Кьярой, стучалась в разные двери и сумела привести его в порядок. С сестрой Кьярой я отправился на маленькое, принадлежащее этому месту, кладбище. Квадратик земли, заросший травой, с двумя врытыми в землю крестами. Быть может, они стояли на могилах бедных монахов. Я постоял перед этими знаками из железа, на которых не было ни имен, ни дат. Сегодня они представляют всех умерших земли, и моего отца, и мою мать, да и меня самого, мертвого и лежащего в земле перед самим собой.
С давнего времени смотрю с нежностью на поржавевшие безымянные кресты старых кладбищ долины; сегодня, наконец, они заговорили со мной, дали понять их великую силу. Лишь скромным неброским предметам подвластно сделаться всеобщим символом смерти человечества, а не одного отдельного индивидуума. Я попросил сестру Кьяру не ставить на этом маленьком квадрате травы ни мраморных плит,
