Контузия - Зофья Быстшицкая
Но именно возле нее, этой слишком уж деликатной женщины, врачи на следующий день во время обхода задержатся дольше всего, а ее ведущий врач скажет профессору несколько слов шепотом, повернувшись к нам спиной, и завтра она пойдет, как я сегодня, в кабинет, полный людей в белом, почти безмолвных истуканов, и не скоро вернется, а потом скажет, что через три дня ей вскроют грудную клетку, чтобы можно было добраться до какого-то там органа. Так она скажет своим сдержанным голосом, а до меня, да пожалуй, и до нее самой и до всех нас, не дойдет смысл этого решения. В этом заведении отбрасывают некоторые вещи, пока они не станут свершившимся фактом. Там у каждой из нас была своя ветвь, за которую она держалась как можно дольше, прежде чем со стоном, с разочарованным стоном, уже не различая дня и ночи, чувствуя, как вопиет и бунтует тело, рухнуть в безнадежность, в это состояние живых людей, никогда до конца не охватываемое рассудком.
Но не будем мешать рассказу сверх необходимости, хронология, хронология прежде всего! Пока что анестезиолог учтиво улыбается, может быть, ему хочется потрепать меня по плечу, потому что исповедь прошла почти легко. Вместо этого он закрывает блокнот и прячет его в карман халата. Он сегодня уже работу кончил и сейчас уйдет отсюда, займется другими делами, может быть, пойдет к жене, надутой, оттого что приходится ждать с обедом, может быть, к отпрыску в трудном возрасте с его соблазнами независимого развития, заглушаемого оглушительным проигрывателем, может быть, к девушке, нравящейся мужчинам, с которой он проводит уже несколько дней, еще помнится, как их руки соприкасались вчера на столике в тихом кафе, а может быть, и к надутой жене и нетерпеливой девушке одновременно, на этом зигзаге нынешней осени, все еще брызжущей светом, — и тогда это, конечно, трудная проблема, но все же подобное бегство в жизнь из этих стен, такая чудесная незадача при всей полноте здоровья, дилемма хорошо действующих инстинктов — чем я могу его еще наградить, когда он быстро направляется к двери?
Но и у нас здесь вечер не обходится без развлекательно-занимательных мероприятий; в коридоре, у окна, задернутом сейчас черной шторой, вспыхивает голубоватый свет, и сразу же он наполняется людьми и продукцией, меняющимися лицами и машинами, последние известия с гулом врываются в палаты, вытягивают тех, кто еще или уже готов откликаться на этот зов, они созерцают калейдоскоп современности, для них это мера времени, вот и вечер настал после дневных трудов, конечно, здесь несколько иных, но ведь тоже таких, с которыми нелегко управиться.
Так что сейчас почти личный быт, ушедший в созерцание световых сигналов, далеких, но притупляющих сознание того, что ты находишься здесь. Но есть и другая возможность воспользоваться безвластием, оставшись с одними только сестрами и санитарками. Я еще не знала, что за стенкой лежат несколько юнцов, почти подростки, у которых в голове еще бедлам и дикое желание выпускать пары, днем они были послушные и больные, а теперь все в них бурлит и клокочет, топот и беготня, гонки на инвалидных колясках, сестры для пущей надежности укрылись в дежурке, сплетничают там за кофейком среди подпрыгивающих коробочек для инъекций. Но санитарки, эти куда смелее, эти бабищи способны со шваброй наперевес пойти на агрессора, это женщины мужественные и горластые, ведь именно им эта распоясавшаяся молодежь портит всю малину, сводит на нет наведенный порядок, затаптывает их полы, словно плиты застывшей лавы, так что начинается обычная схватка ответственности и балагана, слышатся окрики и нахальные издевки, такого уже никто вынести не может, и санитарки кидаются усмирять бунт, юнцы удирают от их швабр, но, как и все в жизни, и это кончается. Десять часов — бедлам стихает, тут уж высшая сила вступает в образе бдительного часового циферблата, перепад еще одного дня к следующему, хотя молодые не хотят об этом легкомысленно думать, а может быть, еще не могут.
Я не жажду поминутно ни чьих-то лекций, ни каких-то новых открытий, гул этот мне чужд, так что я отправляюсь на вылазку в неведомое, довольно скупое пространство, здесь только два этажа, на втором, ниже, широкая, глухая дверь с надписью «операционный блок», с этой стороны неприступный, запертый на засов, но это произойдет со мной там, я уже могу считать часы, там я буду лишена сама себя, но для других, на какое-то время, буду самой важной, словно катализатор совместного решения, именно я, этим даже можно гордиться, но сейчас это ничто, всего лишь название места в воображении или на карте, достоверности которой никогда, по каким-то там причинам, а может быть, из-за бесплодного бездействия, так и не проверили.
Возле двери в мое завтра на стене ожидает телефон-автомат, ага, процесс, который мне знаком: предмет и реакция на него как будто естественная, вид телефона у людей моей профессии, а может быть, и не только у них, всегда служит толчком, чтобы уладить что-то несделанное. Идиотка, совершенная идиотка,
