Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
После неизбежного скандала она убежала из дома и обосновалась у сестры на Севастопольском бульваре, где под ее чутким руководством и начала постигать премудрости профессии уличной проститутки. Наивными, бесхитростными словами Мари описывала свой восторг по поводу приобретения своей первой шляпки, первого отреза дешевых кружев, удивление от того, как легко могут доставаться деньги, блистательные вечера в прокуренных притонах, первые вальсы с напомаженными увальнями.
– Я встретила Бебера. – Взгляд ее стал мечтательным. – Он был таким красавчиком, и все девчонки просто-таки с ума по нему сходили. – И тут же привычно соврала: – Но я… мне, разумеется, не было до него никакого дела.
В конце концов после драки с какой-то девицей – такова была ее версия – ей пришлось покинуть насиженные места. С тех пор бродяжничала, скиталась по Парижу, ела что попало и где попало, скрывалась от полиции, спала где придется – на скамейках в парке, в чужих постелях.
– И вот я оказалась на этом проклятом Монмартре, где этот чертов придурок наверняка упрятал бы меня в Сен-Лазар, если бы ты не пришел мне на помощь. Здорово ты его тогда обдурил.
Впервые за все время в ее голосе появился некий намек на благодарность.
Мари глядела на него с плохо скрываемым любопытством и жалостью.
– Ты, конечно, урод и ходить не можешь, но вообще ты милый. И ко мне неплохо относишься.
Эти унылые, промозглые мартовские деньки стали самыми счастливыми днями их отношений.
Вскоре сберегательная книжка уже не вызывала у нее прежней бури восторгов. Мари по-прежнему отправлялась в банк, чтобы положить на счет очередную сумму, но былого волнения по этому поводу уже не испытывала. Также она перестала рассказывать о себе. Ее взгляд снова скользил мимо, как будто не замечая его. К ней вернулось прежнее безразличие.
С приходом весны в ее поведении начали происходить перемены. Подобно зверьку, пробуждающемуся после зимней спячки, Мари словно очнулась от зимнего летаргического сна. Теперь у нее часто менялось настроение, она как будто места себе не находила. Анри с тревогой наблюдал за тем, как она хмурится, глядя в окно, или же лежит неподвижно с открытыми глазами, устремив отсутствующий взгляд в потолок.
«Ей скучно», – запаниковал он.
И старался, как мог.
Покупал ей дорогие платья, замечательную весеннюю шляпку, которая была доставлена из магазина в картонке, украшенной игривыми ленточками и бантиками. Мари равнодушно открыла крышку, с минуту подержала шляпку в руке; а потом отбросила в сторону.
Теперь она нередко покрикивала на него, стала раздражительной и специально поступала ему назло. Когда они куда-либо собирались, вдруг объявляла, что ей не хочется идти. Возвращаясь домой и заметив, что он устал и тяжело дышит, принималась настаивать на том, чтобы зайти еще в какое-нибудь бистро – специально выбирала те, что подальше от дома. Разглядывала его ноги, посылала куда-нибудь с дурацкими поручениями, упрекала за медлительность.
– Черт возьми, ну неужели ты не можешь идти немного быстрее?
Он старался, как мог.
– Может быть, съездим в Версаль? – как-то раз предложил Анри, сидя на диване рядом с ней.
– Зачем?
– Во дворце выставлено много интересных вещей. И сады прекрасны. Свежий воздух пошел бы тебе на пользу.
Она не ответила, а просто повернулась к нему спиной.
– Или, может, хочешь пойти в театр? Сара Бернар играет в «Даме с камелиями» в «Ренессансе»… А хочешь, пойдем в мюзик-холл?
– Никуда я не хочу с тобой идти, – с внезапным раздражением ответила она. – Думаешь, мне хочется появляться на людях с калекой?
Анри побледнел и заковылял прочь.
Безделье ожесточило Мари. Она обижала его просто так, от нечего делать. Подсознательная классовая ненависть, извечная враждебность бедняка по отношению к богачу вдохновляла ее на все новые и новые выходки лишь ради того, чтобы посмотреть, как долго этот богатый калека, не знавший ни голода, ни нужны, еще будет терпеть ее.
Она насмехалась над его утонченностью, над привычками к безукоризненной чистоте.
– Снова суетишься, а? Без ума от себя, да? Между прочим, никто из моих знакомых не моется так часто и подолгу. Но они, в отличие от тебя, настоящие, сильные мужчины, а не какие-то там убогие калеки.
Мари знала, что слово «калека» заставляет его болезненно морщиться, и теперь стала употреблять его постоянно, лишь ради того, чтобы причинить ему боль.
Они стали ссориться, и Анри был поражен бессмысленной жестокостью ее характера. Мари даже не пыталась спорить, а немедленно переходила на крик, сопровождаемый неприличными жестами и прочими непристойностями. Ее вопли были слышны по всему дому. Открывались двери. Жильцы собирались на площадках, чтобы послушать изрыгаемый ею поток оскорблений. А мадам Лубэ плакала в своей квартирке.
Когда же Мари чувствовала, что его терпение вот-вот лопнет, она начинала подлаживаться, просить прощения и увлекать его на диван. Быстро, одним ловким жестом, который всегда так завораживал его, расстегивала свою блузку, задирала подол юбки. Подобно трепещущему пестику хищного цветка, ее язык скользил по его губам. И снова ее чары брали свое и он забывал и свою обиду и ненависть к ней. День или два после этого она вела себя сносно, была весела, шутила и временами могла снизойти до некоего подобия нежности.
В один из таких дней видимого перемирия Анри попросил ее попозировать для портрета. К его величайшему изумлению, она с радостью согласилась.
– Это будет мой портрет? Настоящий портрет?
– Да. И если он тебе понравится, то я его тебе подарю.
Мари поспешила наверх и долго не выходила из ванной, посвятив все это время макияжу и завивке волос. Когда же она наконец спустилась, на ней было платье из черного вельвета – то самое, якобы купленное за пятьдесят франков. Через плечо было перекинуто боа из перьев.
Первым его желанием было заставить ее переодеться, но он вовремя сдержался и промолчал. Эта просьба могла спровоцировать еще один скандал. Она и так уже целых два последних дня вела себя хорошо.
Мари настояла на том, чтобы самой выбрать позу.
– Лучше всего я гляжусь в профиль. – Она заняла место на подиуме и пригладила волосы. – И не забудь сделать мне рот поменьше.
Вся ее натуральность улетучилась. Из грациозной, привлекательной девушки она в мгновение ока превратилась в неуклюжую натурщицу.
– Я устала, – вскоре начала ныть она. – Ты что, не можешь
