Беглец пересекает свой след - Аксель Сандемусе
МОЖЕТ, ТЫ ДУМАЕШЬ —?
Был еще один случай, когда я оказался в компании Лейфа Викрестада. Это было много лет назад. Нас было несколько человек, мы сидели группой и долго обсуждали довольно любопытное дело об убийстве, которое только что произошло в Гельсингфорсе. Одно привело к другому, и мы искали объяснение высокому проценту убийств в Финляндии. Один из нас предположил, что, возможно, дело в многочисленных войнах, политическом гнете, частых восстаниях, которые разрушили общее уважение к человеческой жизни. Да, Лейф Викрестад согласился, что это могло иметь какое-то отношение к ситуации, но он предположил, что этот национальный дух неуверенности и беспокойства и факт многочисленных убийств можно отнести к общим причинам. Затем он начал обсуждать финскую психологию. Мне не показалось, что его взгляды были особенно обоснованными — строго говоря, он был прав в своей интерпретации, но я не мог согласиться с тем, что качества, которые он приписывал именно финнам, обязательно привели бы к высокому проценту убийств, по той самой причине, что подобные условия можно найти и в других странах мира, где убийства — это не такое уж большое явление. Однако, когда дело дошло до выражения моей точки зрения, я несколько неудачно выбрал форму и использовал первое лицо вместо более широкого подхода. Ответ Викрестада закрыл мне рот на весь оставшийся вечер. «Да, вы!» — сказал он. — «Я уже давно знаю, что вам следует искать гражданство в Финляндии!»
Его замечание было настолько метким, что его заметили другие. Возможно, за его словами не скрывался глубокий смысл. Однако, вы можете понять, как он попал мне не в бровь, а в глаз.
ЛИДЕРЫ
Есть такие люди, которые выдают себя за суперменов; они считают, что имеют право на все за чужой счет. В частности, они с необычайной беззаботностью относятся к жизни, которая им не принадлежит. Но нет такого великого Муссолини, который бы знал, до какой степени может быть изменена история убийством одного человека и его наследства, и ни одному Гитлеру никогда не будет дано знать, кого лучше убить — жертву или палача. Власть — уродливая вещь, и вокруг тех, кто одержим безумием власти, всегда стоит дурной запах. Я понимаю, что власть будет существовать в мире, но это не причина, почему мы не должны полностью презирать ее, и это звериная иллюзия — воображать, что человек должен осквернять себя, пользуясь ею. Даже там, где его скрывает культурная оболочка, человек, помешанный на власти, скрывает в своей груди Джона Уэйкфилда.
Но всегда будет необходимо поддерживать призрак в видимом виде в новой и лучшей форме, и никому это не удается так хорошо, как аналитикам, святым людям последнего времени. Они привлекают к себе внимание, заявляя, что призрак был в них, но им удалось изгнать его. Сказать часть правды о себе — это всегда эффективная стратегия. Их блеф настолько хитер, что многие честные души долгое время верили им на слово.
Я сам достойно выступил в комедии власти. Треугольник — это проверенный временем символ борьбы за власть, в повседневной жизни и в религии, которая состоит из галлюцинаций первобытного человека. Мое неутолимое желание к Еве было прежде всего формой властолюбия; я считал, что она должна принадлежать только мне. В зале суда могло бы показаться, что Эспен убил Джона ради Евы. Но на самом деле я убил его ради себя самого.
ВИДЕНИЕ ИЗ МИЗЕРИ ХАРБОР
Что бы ни лежало в основе моей любви к Еве, она продолжала пылать во мне в течение многих лет. Со временем, конечно, огонек угас, но даже по прошествии десяти лет его легко можно было разжечь до активного пламени. Память о ней оставалась яркой на протяжении трех слепых лет, когда священник постепенно забывал того, кто похитил ее и кого он убил собственными руками. Я сидел ночами в одиночестве с безумным желанием выкрикивать ее имя. Короче говоря, я любил ее так мучительно, как мы любим только тех, кем мы были обмануты.
Кто она была, что она была? Сейчас это невозможно сказать; предположительно, это был совершенно обычный человек, немолодой, с напряженной душой Янте, с ямочкой, которая заставила бедного Эспена попятиться. Это лицо и эта улыбка, которые сейчас стоят у меня перед глазами, очевидно, ни о чем не свидетельствуют. Это всего лишь романтический образ женщины, которую я вижу, мое видение Евы из «Мизери Харбор».
Но даже если сегодня я не знаю о ней ничего и не могу с полной уверенностью сказать, какой она была в то время, по крайней мере, я знаю кое-что об идеале юношеской женственности…
Вы видели карту, которую набросал Джон. В дополнение к ней у меня сохранилось несколько мелочей, относящихся к тому и более раннему периоду. За год до этого я был в Штеттине, и там в витрине магазина мне на глаза попались несколько открыток, выставленных вместе с ассортиментом бумажных салфеток и изделий такого рода. Одна из открыток, цветная, представляла собой нагрудный портрет женщины с улыбкой на лице и розой, приколотой к платью. Я долго смотрел на нее, но так и не решился войти в магазин. Вместо этого я вернулся на корабль.
Но на следующий день я вернулся и с колотящимся сердцем вошел в магазин. Я не рискнул сразу же указать на открытку. Сначала я купил несколько других мелочей, которые мне были совершенно ни к чему; затем я дал понять продавщице, что мне нужно что-то для письма. «Brief schreiben!» (написать письмо — прим. переводчика) сказал я с подчеркнуто невинным выражением лица. Она тут же принесла мне бумагу и конверты, и я был очень недоволен собой за то, что сказал «письмо», когда имел в виду открытку. «Nein! Karte schreiben!» Я даже не повернул головы в ту сторону, где лежали открытки; не мне было замечать, что такие
